Поэтому надменное, непреклонное сердце его затрепетало в нем, когда он увидал мальчика, шедшего к нему непринужденной, грациозной походкой, бесстрашно положив руку на шею огромного дога. Даже в те минуты, когда граф надеялся на самое лучшее, его воображение никогда не рисовало ему внука таким, каким он теперь стоял перед ним. Ему почти не верилось, что этот красивый, мужественный ребенок был тот самый мальчик, встречи с которым он так страшился, и мать которого была ему столь ненавистна. Такая поразительная неожиданность совершенно поколебала бессердечную холодность старого графа. Между внуком и дедом началась беседа. Последний продолжал все больше и больше удивляться мальчику. Во-первых, привыкнув видеть перед собою людей, стеснявшихся и даже чувствовавших страх в его присутствии, граф был уверен, что таким же робким и застенчивым окажется и его внук. Между тем Кедрик так же мало испугался графа, как и Даугеля. Он не был дерзок, а только простодушно ласков и нисколько не сознавал, чтобы могла существовать какая-нибудь причина, которая бы заставляла его бояться или приходить в смущение.
Граф не мог не видеть, что мальчик считал его другом и по-дружески разговаривал с ним, не имея на этот счет никаких сомнений. Было очевидно, что, сидя на своем высоком стуле и ведя приятельскую беседу, он и в мыслях не имел, чтобы этот большой, свирепо глядевший старик мог питать к нему какие-нибудь неприязненные чувства; напротив, он был уверен, что тот очень рад ему. Ясно было также, что он по-своему, по-детски, желал понравиться деду и заинтересовать его. При всей суровости, при всем жестокосердии и сухости своей природы, граф не мог не испытывать тайного и совершенно нового для него чувства удовольствия при виде такого к себе доверия. Как бы то ни было, ему могло быть только приятно встретить человека, который не сомневается в нем, не дрожит в его присутствии и не старается обнаружить в нем дурную сторону его характера — все равно, кто бы ни был этот человек, смотрящий на него ясными, ничего не подозревающими глазами — хотя бы даже маленький мальчик в черном бархатном костюме.
Таким образом старик откинулся на спинку кресла и, дав волю своему юному собеседнику продолжать рассказы о своем житье-бытье, не переставал внимательно наблюдать за мальчиком, устремив на него свой странный взгляд. Лорд Фонтлерой обнаруживал полную готовность отвечать на все его вопросы и весело и непринужденно входил в подробные объяснения. Он рассказал ему все, что мог, о Дике и Джеке, о торговке яблоками и м-ре Хоббсе; описывал народные сборища во всей красе их пестрой обстановки — со знаменами, транспарантами, факелами и ракетами. Мало-помалу он дошел в своих рассказах до четвертого июля и войны за освобождение, и уже пришел было в полный восторг, как вдруг, что-то вспомнив, остановился.
