Это и многое другое представлялось ей таким страшным и чудовищно несправедливым, что хотелось куда-нибудь убежать или спрятаться, чтобы ничего не знать и не видеть.
Но куда уйдешь от станка?
Так постепенно рождалась жгучая ненависть к существующим порядкам.
Победу большевиков в Октябрьской революции девушка встретила как свою собственную.
— Наша взяла!..
К этому времени она определяла большевиков уже не по росту.
Тогда же пришла ее первая и единственная любовь. На фабрике работал слесарем Ваня Кашинцев, веселый, шустрый паренек, на все руки мастер. Приглянулась ему молодая, красивая ткачиха.
Но жениться на ней довелось не скоро. Началась гражданская война, и пошел Ваня защищать от врагов молодую Советскую Республику.
Письма от него приходили очень редко. Но Ульяна терпеливо ждала своего любимого — и дождалась. Он вернулся, когда многие его товарищи уже второй год находились дома, фабрики пускали, жизнь новую налаживали.
— Зато теперь все границы наши знаю, — смеясь, шутил Иван. — И на Тихом океане свой закончили поход…
Свадьбу сыграли скромную, но веселую. Пирогов на ней было немного, но песен и танцев хватало с избытком.
Когда родилась дочка, молодая мать поверяла мужу:
— Я такая счастливая, что большего мне и желать нечего. Однако боюсь, не может такое счастье весь век продолжаться…
За несколько лет вперед любящее сердце учуяло беду. Скосила Ивана Кашинцева подлая кулацкая пуля, когда он по приказу партии в числе двадцати пяти тысяч коммунистов отправился в деревню организовывать колхозы.
Осталась Ульяна одна. Второй раз замуж не пошла, а посвятила себя воспитанию дочки.
— Ванина памятка, — лаская ее, шептала она.
Всю свою душу вкладывала Ульяна Гавриловна в дочку. Бывало, вскочит на зорьке с постели, чтоб завтрак ей приготовить. А что сама ночью со смены пришла и еще не поела, на это внимания не обращала. Сама комнату уберет, сама постирает, только было бы доченьке хорошо, не так, как ее матери в молодости.
Дочка росла, училась, постепенно привыкала материнские заботы принимать как должное. Если мать не успевала что-нибудь сделать к сроку, сердилась на нее и даже выговарила.
— Зачем дочку белоручкой воспитываешь? — корили соседки Ульяну Гавриловну.
Но она отмахивалась:
— Чего другого, а работы да заботы хватит и на ее век.
— Так-то оно так, — соглашались соседки, — но труд еще никого не испортил, а вот лишняя опека никогда до добра не доводила. Твоей Катерине слова поперек не скажи. Ей кажется, что весь свет у нее в прислугах ходит…
