— Погодите! — Корягин поднял руку. — Не все сразу. — И обратился к Белозеровой: — Курицу он у тебя украл?
— Эге ж, товарищ председатель, — нараспев подтвердила Белозерова, — курицу… нечистый дух…
— А у тебя? — спросил Корягин у низенькой молодицы.
— Легкий он на руку! Вы поглядите на его подворье. Живет бобылем, а хозяйство завел какое. Чем он нажил его? Токо хитростью да воровством! Его и Гусочкой потому дразнят, что гуску украл у Якова Калиты, а тот изловил его. Спытайте у Калитихи, Денисовны.
— Ето неправда! Имучество мне по наследству досталось!
— Кукиш тебе с маслом, хитрюга! — с озлоблением закричала Белозерова. — Хозяйство твоей матери перешло меньшему брату-милигранту, а ты свое воровством приобрел!
— Как же ее не бить, товарищ Корягин? — Гусочка часто заморгал маленькими глазами.
Председатель шагнул к нему.
— Это как же? Жену погибшего красного партизана бить смеешь? Судить будем!.. Сейчас же верни курицу.
Гусочка съежился, сверкнул исподлобья злыми зрачками.
— Хай[10] берет.
Корягин сел за руль. Ребятишки, обдаваемые сизым дымом и густой пылью, с визгом пустились за машиной.
Толпа постепенно начала расходиться. Улица опустела.
Но Соня все еще стояла у калитки и не решалась войти во двор своих родителей.
У забора, держа выстиранное мокрое рядно[11] на плече, показалась дочь Белозеровой. Она возвращалась с реки. Соня узнала свою подругу. Та радостно обняла ее, воскликнула:
— Ой!.. Моя ж ты ласточка! Милая!.. Насовсем?
Соня отрицательно покачала головой.
— Нет, Клава, в гости.
Клава одернула на себе полинялое цветное платьице, протянула сожалеющи:
— Жаль. А я думала…
Соня открыла калитку. На нее набросилась собака, но узнав, начала ласкаться. Соня погладила ее, тихо сказала:
— Докукочка.
Пройдя к матери, она низко поклонилась и застыла перед нею. Денисовна остолбенела от неожиданности, затем кинулась дочери на шею, и целуя, не удержала рыдания:
— Что же ты, моя кровинка, совсем отказалась от нас?
Соня закрыла лицо черным подшалком, заплакала. Мать успокаивала ее, крепко прижимала к груди.
Дочь наконец оторвалась от нее, с трудом спросила:
— А где же батя?
— В степи с Галей подсолнухи полет, — ответила мать.
В кухне Соня сняла с себя платок, села на табуретку.
— Как живет матушка, не болеет? — поинтересовалась мать, присаживаясь на ослон[12].
— Нет, — вдруг встрепенулась Соня. — С месяц тому назад взяла меня к себе в келейницы[13] и запретила ходить на работу в поле… Теперь я рясофорная послушница
