Жаркие лучи июньского солнца заливали янтарным блеском широкий двор монастыря. В тени деревьев и под высокой стеной колокольни толпились богомольцы, говорили о засухе. Обедня еще не начиналась. Глухо гудел колокол, и звуки его неслись над густым лесом и бугристой степью.
Богатеи стояли в стороне, толковали о Хвостикове и Врангеле.
Матяш искоса посматривал на Левицкого, державшего забинтованную руку на перевязи из белого платка, отозвал Бородулю и Молчуна в сад, спросил с тревогой:
— Лаврентий знает, кого ждем?
— Нет, — ответил Молчун.
— А я думал…
— Постой, Андрей, — прервал его Бородуля. — Такие, как Лаврентий, нам нужны.
— Мне, конечно, не учить вас, Игнат Власьевич, — проговорил Андрей, — но… он же большевистским духом напитан!
Бородуля смерил его сверлящими черными глазами, нервно расправил тронутые сединой пушистые усы.
— Как-нибудь без твоих советов обойдусь, — сказал он раздраженно.
Матяш, отставной сотенный офицер, вспыльчивый и злой по характеру, вообще не терпел возражений, однако перед есаулом Бородулей присмирел.
— Конечно, вам виднее, Игнат Власьевич… — добавил он хмурясь.
— Лаврентия бояться нечего, — с полной уверенностью сказал Молчун. — Он будет с нами.
— Но об уполномоченном он не должен знать, — настаивал Андрей, — а то, чего доброго…
— Лаврентий не из таких… — убежденно заявил Бородуля. — Хотя оно, пожалуй, лучше не говорить ему… без него обойдемся.
Виктор Левицкий и Григории Молчун, поглядывая на казаков, прохаживались взад и вперед по раскаленным кирпичам, выстилавшим двор монастыря.
— Видишь, Виктор, — вяло гнусавил Григорий, — твой батько дюже погано[30] сделал, что пошел до красных. К нему теперь и доверия мало…
— А куда ему было деваться? — вспылил Виктор. — Ты же знаешь, что делалось в Новороссийске, когда бежала Добровольческая армия? Таких, как мой отец, на пароходы не брали. Красные захватили там в плен без мала двадцать тысяч солдат и более двух тысяч офицеров. Так отец и попал к Буденному.
— А чего ж он не бежал?
— Куда бежать? Да и не один он такой…
Подошел Андрей с двумя молодыми казаками, щеголевато одетыми в новые светло-серые черкески с посеребренными газырями.
— Ну, как дела, большевик? — с ехидной усмешкой обратился к Левицкому один из них.
