— Гляди, чтобы не подвели тебя, — предупредил Корягин. — Тут надо за всем смотреть.
— Хлопцы надежные, не подведут, — заверил Гуня.
Виктор с любопытством слушал разговор… Он пытался понять, в чем разница между людьми, сидящими перед ним, и теми, с которыми он повседневно встречается в станице. И тут же находил: у тех интересы не шли дальше своего дома, эти же, наоборот, полностью отдавали себя борьбе за новую жизнь. Но у них было что-то непонятное…
«А может быть, мне кажется?… — спрашивал он себя мысленно. — Для чего же тогда человек существует, для кого трудится?.. Для общества? Но ведь он сам частица общества!.. А трудится, создает богатства неизвестно для кого…»
Двор Левицких выходит створчатыми воротами к западу, на выгон. За клуней и сараем с конюшней — сад. Хата стоит поодаль от дощатого забора. Крыша ее блестит на ярком солнце зеленоватой поливенной черепицей[24].
Влево от ворот — крутой спуск к берегу Кубани. У самой воды — изуродованный бурей старый дуб с выжженным молнией дуплом и полуобнаженными спутавшимися корнями.
Федот Молчун загремел ручкой калитки, вошел во двор Левицких. Цепная собака Жучка набросилась на него, но Виктор, купавший у колодца серого в яблоках коня, отогнал ее, поздоровался с крестным.
— Батько дома? — спросил Молчун грубовато.
— Дома.
— Проводи меня.
Виктор отвел соседа в хату и вернулся к коню. Окатывая его из ведра холодной водой, приговаривал: «Так, Ратник, хорошо…» Конь поводил острыми ушами, вздрагивал. Мокрая шерсть лоснилась на нем, будто покрытая лаком.
В кухне Молчун нашел старика Левицкого, курившего люльку и сильно кашлявшего.
— Час добрый, Наумыч, — подавая ему руку, сказал он и снял шапку.
Наумыч оживился, пригласил соседа садиться. Тот, поддерживая руками грузный живот, сел на скрипучую табуретку.
— А где же кум? — приглаживая пальцами пушистые пепельные усы, спросил Молчун.
— Отдыхает, — хмурясь, указал старик на дверь в великую хату[25] — На заре из Родниковки приехал. Насилу вырвался из нее, будь она неладная.
— Что так?
— Да милиционера убили там на базаре…
— Дела… А я с кумом побалакать[26] хотел.
Наумыч откашлялся и, припадая на левую, деревянную ногу, заглянул в боковую комнату, окликнул сына, спавшего на деревянном диване:
— Лавруха, до тебя кум пришел.
Лаврентий открыл сонные глаза, посмотрел на отца бессмысленным взглядом.
— Слышишь? — повторил старик. — Вставай! Федот Давидович до тебя пришел.
Лаврентий проворно поднялся и, ощущая со сна озноб в теле, протер глаза, вошел в кухню. Сев на стул, поправил раненую руку, лежавшую на перевязи.
