В кубик — символ справедливости — стали падать медные и серебряные монетки, спрятанные на конфеты, марки, на каток, на цирк. Когда ресурсы были исчерпаны, стали прикидывать — сколько собрано. Вот когда пошла настоящая арифметика! Высчитали, что каждый в среднем положил по десять копеек, а т<ак> к<ак> в классе в этот день без Колесникова присутствовало 52 человека, то и вышло, что в кубике должно быть 5 рублей и 20 копеек. На пальто и шапку не хватит! Денег больше ни у кого не было. Хотя ни один не уклонился от внесения своей доли, но были и такие, которые говорили, что Колесникову, должно быть, очень неприятно, что для него собирают деньги в его же присутствии (и в этой партии был Федя) и что денег собирать не нужно. Но Колесников вовсе не казался недовольным. Кулаки его никогда не могли быть без движения. Но сегодня они раздавали исключительно легкие, дружественные тумаки. Некоторые говорили, что надо попросить денег у родителей. Но это вызвало общее негодование. Почти все никогда ничего не рассказывали родителям о школе. Да, но как же быть?
Тогда Коля Васин, широкоплечий, всегда веселый идеалист с курчавой белокурой головой, блестящими голубыми глазами и очень широким ртом, который всегда приветливо улыбался, сказал:
— Вот что. Мы должны просить учителей нам помочь. Пусть они тоже что-нибудь дадут. Ведь они богатые.
Эта мысль всем понравилась, может быть потому, что ее высказал веселый Васин, которого все очень любили.
Дискуссия продолжалась две перемены. О «секрете» малышей уже знала вся школа, но теперь это казалось неважным.
Следующий урок был урок арифметики у классного наставника, господина Зекенгофа. Было решено, что кубик поставят на кафедру и что дежурный объяснит, в чем дело.
Господин Зекенгоф был маленький черный толстяк, страдавший одышкой, а потому часто бывавший в дурном расположении духа. Но у него бывали дни, когда он вдруг начинал острить, и тогда он становился добрее. Все помнили, что однажды, когда в классе была пущена стрела, он вызвал виновного к кафедре, долго рассматривал стрелу и сверху, и снизу, и со всех сторон, как будто он видел очень любопытную вещь, а потом, взглянув на виновника, сказал: «В следующий раз я засуну тебе стрелу в нос. Садись».
Теперь, когда некоторые скептики говорили, что дело с Зекенгофом может кончиться плохо, им отвечали:
— А помнишь, как он про стрелу сказал?
Против этого ничего нельзя было возразить, и кубик был поставлен на кафедру.
