Колывановых, как это стало известно ему уже годы спустя, задержали назавтра от птицынского откровенья, увезли с тренировки широких и влажных, допросили с небрежностью к прежним заслугам и, недолго смущаясь, предложили составить повинную. В качестве подогрева на стол были выложены фотоснимки из морга, окаймленные синим свеченьем, и случившийся с братьями ступор воодушевил сыскарей. Погодя Колывановы все-таки не согласились вести разговор без защитника и призвали к себе такового — ввечеру в млынское пошехонье накатил, как наместник, в вишневом «пежо» некий хлыщ из Балашихи, неприязненно хлопал мобилой в предбаннике, негодовал и метался, но допущен к ним не был и с проклятиями отвалил до утра восвояси; подошедшей же ночью взопрелый собор дознавателей расколол младшего из пытаемых, показавшего также на брата, но запершегося о прочих, чье участие не отрицал, но назвать поименно не мог, сетуя на случайность знакомства и общий угар ситуации. За собой признавал управленье машиной, совместную с кем-то из двух безымянных разводку на сесть-покататься (кому ты звездишь, чемпион, озверел капитан, но велел продолжать), третью очередь в свальном грехе и бездействие в сценах дальнейших, обусловленное расслаблением мышц и рассудка. Что-то как-то легко подвело тебя, как не спортсмен, изгалялся допрашиватель, позвонками треща, продолжай. Место помнил не слишком, но воду назвал и песок, сброс же трупа под окна вьетнамского логовища, происшедший в четвертом часу, пояснял озорством и попыткой подставить локальных наркот, предводимых башкиром Дасаем, тщедушную шваль, огородных вредителей, неспособных отжать сколь-нибудь укрепленный сарай, вяловатых растлителей непризренного юношества — большинство их исчезло из жизни еще до того, как над Птицыным взвился последний звонок. Колывановы выбили, после всего, по шестнадцати из предлагавшихся им двадцати, двое прочих, чье непроницаемое из возможных источников происхожденье возмущало умы и тогда, и теперь (пономарь причислял к месхетинцам, иные к хакасам) и которых участие в деле лишения С. Панайотовой жизни доказать не смогли, получили по шесть; пономарь говорил, этих малопонятных двоих выводили намеренно из-под удара: плывуны были будто готовы сидеть свое дважды, только бы отвести наказанье от темных подельников. Новость об уловлении подозреваемых в зверстве, прошмыгнувшая в «Колокольне» без лишних прикрас следующей неделей, заново загнала Аметиста в затвор и раздумство; к ночи же изволок из кладовой стремянку, растопырил стальные ходули на резиновых черных копытцах и, взобравшись выс
