Когда умолкнетъ день назойливо крикливый,
И ночь, ведя съ собой толпу эфирныхъ сновъ,
Неслышно внизъ сойдетъ и съ лаской молчаливой
Разстелетъ надъ землей свой сумрачный покровъ, —
Съ волною сумрака въ окно мое влетаетъ
Неуловимый гость, безплотный легкій богъ,
И надо мной во тьмѣ невидимый витаетъ
И трепетнымъ крыломъ съ души моей свѣваетъ
Налетъ мучительныхъ томленій и тревогъ.
И вдругъ больная грудь поднимется привольно,
Какъ будто сбросивъ прочь неуловимый гнетъ,
И жгучая тоска уляжется невольно,
И злоба страстная смирится и заснетъ.
За полночь въ комнатѣ огня не зажигая,
Я въ уголъ изъ угла шагаю наугадъ,
И у окна стою, разсѣянно мечтая,
Вперивъ въ густую тьму глубокій, долгій взглядъ.
Чѣмъ грудь моя полна, взволнованная смутно,
Какія странныя, несвязныя мечты
Толпой причудливой встаютъ ежеминутно
Изъ нѣдръ таинственной полночной темноты?
У нихъ нѣтъ образовъ, нѣтъ очертаній ясныхъ,
Я ощущаю ихъ въ туманѣ смутныхъ грезъ,
Какъ отзвукъ голосовъ далекихъ, но прекрасныхъ,
Какъ слабый ароматъ давно увядшихъ розъ.
Но эти смутныя, расплывчатыя грезы
Несутъ желанный миръ и сердцу и уму,
И льются мягкія, непрошенныя слезы,
Какъ тихая роса, упавшая во тьму.
Когда жъ вернется день съ его обычнымъ шумомъ,
Какъ часто въ омутѣ житейской суеты
Я предаюсь моимъ завѣтнымъ, тайнымъ думамъ,
Я вспоминаю ихъ, тѣ смутныя мечты!
И вновь подавленный тоскою безысходной,
Измученный трудомъ, истерзанный борьбой,
Я жадно ночи жду спокойной и свободной,
