Что же делать?.. Так вот, ни с чем, уйти домой — невозможно, звонить — бесполезно. Раз пять прошелся вокруг Милиного дома, но где ее окна, я не знал. Наконец занял позицию у дома напротив Токмакова переулка, в котором жила Мила, и стал ждать. Это было моей последней и единственной надеждой… Я не открыл в этот день нового физического закона, хотя был на грани открытия, не увидел Милу днем и не дозвонился ей вечером, получил двойку по алгебре, но я написал три стихотворения о своей горькой, возвышенной и неразделенной любви. Это было единственным утешением уязвленному самолюбию. Я бубнил себе под нос строфы, живописующие горькую историю свалившихся на меня сегодня злоключений, и даже не заметил, как из подъезда нашего дома вышла мама. Вид у нее был далеко не мирный. Уже потом я узнал, что настроение ее было связано не только с моим долгим отсутствием, но и с отсутствием в моем портфеле дневника, который я предусмотрительно спрятал.
Разбитый и сокрушенный шел я домой. Про дневник буркнул какую-то несуразицу. Мама, конечно, не поверила, но я пообещал завтра же представить его и сел будто бы за уроки. Однако под тетрадкой у меня лежал вырванный из ее середины двойной лист, на который я изливал боль раненой души. Все клокотало во мне, перо-лягушечка с безжалостностью хирургического скальпеля вспарывало бумагу, кляксы сыпались шрапнелью, я не поспевал за мыслью, посылая громы и молнии жестокому коварству моей ни с кем не сравнимой Милы. В конце послания со страшными душевными муками выдавил я из себя классическую, как мне представлялось, в таких случаях фразу: «Между нами все кончено…» По завершении этого титанического труда я попытался с облегчением вздохнуть, но не хватало воздуха и так щемяще ныло сердце, что я решил для большей убедительности завершить послание стихотворным постскриптумом и тут же выплеснул на бумагу десяток гневно-обличительных строф. Последнее четверостишие показалось мне особенно эффектным:
Я в ней искал любви и счастья,
Я в ней искал свой идеал…
Но точка. Хватит сладострастья —
Finita la commediá!
«В ней» — подразумевалось «во встрече», но конечно же не в обычной встрече вроде свиданья, а «во встрече навеки». Такая многозначительность и особенно последняя фраза — латинская — очень льстили моему самолюбию. Правда, там ударение немного сдвинулось из-за рифмы, но это ничего — это форма. Зато содержание и смысл значительны. Пусть поймет наконец Мила весь высокий строй моих чувств, пусть раскается в своем коварстве… А то вчера ушла, даже не попрощалась, и сегодня к окну не подходила — конечно же нарочно спряталась, и к телефону не подходила — тоже нарочно.
