— Сейчас поздно. Скажешь в другой раз.
Я даже не успел прийти в себя, как услышал барабанную дробь ее ботинок, застучавших по деревянной лестнице…
На следующий день с самого утра сидел я в школьном дворе, но Мила к окну не подходила. Только девчонки, переговариваясь между собой, поглядывали на меня и чему-то, как мне казалось, усмехались. Меня подмывало спросить их про Милу, но я мужественно ждал большой перемены, когда они выйдут на улицу. Однако все в этот день было настроено против меня: именно перед большой переменой во двор пришла мама и увела меня делать уроки. Для видимости я посидел над тетрадками, сказал, что все сделал, и опрометью помчался на школьный двор — как раз кончался шестой урок первой смены. И опять злое стечение обстоятельств — в Милином классе отменили физкультуру и их отпустили на час раньше.
Невыученные уроки обернулись двойкой по алгебре, о чем дома пришлось дипломатично умолчать, дабы иметь возможность свободного вечернего маневра… И вот я дежурю у автомата. Ответ один и тот же: «Ее нет дома». Мне не терпится, и я звоню слишком часто — и соответственно голос в трубке отвечает мне все более раздраженно. Тогда я решаю звонить через определенные интервалы, пока не совершу круг: Разгуляй — Красные ворота — Земляной вал — Разгуляй. Маршрут занимает минут пятнадцать. Но тогда я еще не знал, что какой-то мудрец на горе мне изобрел теорию относительности, согласно которой время и расстояние могут сокращаться или увеличиваться. Не знал я еще тогда и закона элементарной физики, по которому время и скорость являются величинами обратно пропорциональными. А в результате своей неосведомленности в теориях и законах я не замечал, что мои звонки учащаются с каждым кругом. И если бы в тот вечер я мог думать о чем-нибудь другом, кроме Милы, я, наверное, самостоятельно еще раз открыл бы эти законы. А пока я даже не замечал, что голос в трубке с каждым моим кругом становится все злее и злее. Я бегал по своему маршруту, а в голове складывались строфы горько-отчаянных стихов.
Однако нужно было спешить. Во-первых, я боялся, что, пока ношусь по своему замкнутому кругу, могу проворонить Милу, а ее все-таки лучше было бы перехватить по пути домой, чем домогаться по телефону. А во-вторых, вот-вот должен был закрыться последний магазин, в котором я выменивал монеты для телефона. В тех, что уже закрылись, кассирши были добрые и, видя на моем лице неутешное горе, почти безропотно снабжали меня пятнашками. А здесь, в дежурном, народу было много, и кассирши очень сердились на мои просьбы… Последние звонки окончательно привели меня в кризисное состояние духа. Не успевал я договорить своего вопроса, как в трубке раздавались частые гудки. Я пускался на всевозможные хитрости: менял голос, на разные лады задавал свой неотступный вопрос, но результат был один и тот же — частые гудки.
