Как откровение воспринимала Таня это знаменитое цветаевское стихотворение, а я, чувствуя ее внимание, воодушевлялся все больше… Строфу: «О, как, мне кажется, могли вы рукою, полною перстней, и кудри дев ласкать — и гривы своих коней» — я всегда читаю с особым подъемом, а тут и подавно — читал прямо на Таню. Ее голубые глаза вспыхнули лучисто и светло, — это словно подхлестнуло меня. И я читал, читал, читал… Потом вдруг осекся:
— Ой, простите! Я не надоел?
— Читайте…
И я читал, читал, читал. Читал своих любимых поэтов. Таня молча слушала, а я следил за ее глазами, — следил, что ей нравилось, а что проходило мимо.
— Леня, а вы пишете стихи? — вдруг тихо спросила она.
— Писал… Да и кто не прошел через это?
— Прочтите.
Я прочитал несколько своих стихов, а потом глухим голосом, четко выговаривая каждое слово, начал скандировать любимое — асеевское:
Я не могу без тебя жить!
Мне и в дожди без тебя — сушь,
мне и в жары без тебя — стыть.
Мне без тебя и Москва — глушь…
Я читал это стихотворение как заклинание, читал, глядя прямо в ее глаза. Таня сидела притихшая, будто бы чуть оглушенная стихотворным водопадом, но глаз не отводила. Это был напряженный и взволнованный взгляд, но сколько было в нем доверчивости и теплоты. И никакие другие глаза, кроме вот таких — добрых и чистых голубых глаз, не способны излучать столько тепла и света. Теперь я читал только им. А все остальное померкло и унеслось куда-то прочь от этой голубой мечты…
Я ничего не хочу знать —
бедность друзей, верность врагов.
Я ничего не хочу ждать,
кроме твоих драгоценных шагов.
Последние слова я сказал полушепотом и замолчал. Молчала и Таня. Нас разделял один шаг.
— «Я не могу без тебя жить», — произнес я тем же голосом и сделал шаг.
Таня молчала. Я взял ее за плечи и поднял со стула. Напряженно взглянув на меня, она закрыла глаза. Мгновенье — и я крепко обнял ее. Таня не отстранилась, лишь чуть откинула назад голову, и я жадно поймал ее полураскрытые губы.
Этот первый киевский поцелуй был таким, что звенело в ушах и земля уходила из-под ног. Не знаю, как долго все это продолжалось, но, едва переведя дыхание, наши губы снова потянулись навстречу… Первый, вдохновенный, бессознательный порыв прошел, наступила сладкая разлившаяся по телу истома. Мы стояли, все еще не отпуская друг друга. Я чувствовал ее всю — и тугую грудь, мерно вздымающуюся от перехваченного дыхания, и упругий живот, и крутые бедра. Я слышал, как учащенно стучит ее сердце.
