— Немножко, немножко. — Гаарча скривился. — Совсем чуть-чуть… Я ведь хотел поделить, поровну, чтоб… чтоб каждому… но вот не успел!
Наклонившись, Кэзгерул схватил предателя за грудки:
— Ты хоть понимаешь, что своей жадностью подвёл нас под плети? Ведь за этих баранов отвечаешь не только ты — мы все!
— Да я… Я заплачу! — снова заверещал Гаарча. — Заплачу, клянусь Христородицей и Великим Тэнгри! Отдам старику Олонгу все, до последней монеты. Надо будет — тэрлэк свой продам…
— Ну? — Кэзгерул повернулся к напарнику. — И что с ним будем делать?
— Только не убивайте! — униженно захныкал Гаарча. — Бог вас не простит за смертоубийство, не простит, нет…
— А ну, заткнись! — Кэзгерул несильно пнул парня сапогом. — Дай подумать.
Гаарча послушно замолк и лишь сопел, размазывая по широкому лицу слезы и сопли.
— А ты, Хуридэн, как думаешь? — Баурджин неожиданно посмотрел назад.
— Я? — стоявший у погасшего костра Хуридэн испуганно вздрогнул. — Я — как все… как хотите…
Баурджин покачал головой:
— Думаю, надо простить этого чёрта. Ну, в самом деле, не убивать же!
— Простить так простить, — согласно кивнул Кэзгерул. — Только с условием — пусть он сам, лично, уладит дело с баранами, пусть сам договаривается со стариком Олонгом. Слышал, Гаарча?
— Я договорюсь! Договорюсь, клянусь Тэнгри.
— Что ж… Мы слышали твоё слово. А теперь вставай, поднимайся — пора выгонять из загона отару.
И впрямь было пора. Уже наступило утро, ясное и свежее. Солнце, выкатившееся на бледно-синее небо, осветило пологие сопки, пастбища, засыпанные песком овраги. Где-то далеко на закате маячили в голубоватой дымке горы, дул северный ветер, принося прохладу и смолистый запах леса. Высоко в небесах, распластав крылья, парил орёл, зорко высматривая добычу. Баурджин приставил ладонь ко лбу, всматриваясь в хищную птицу:
— Крупный… Как бы не унёс овцу. Может, его лучше подстрелить?
— Думаю, не стоит, — покачал головой Кэзгерул. — Не такой уж он и большой. К тому ж — тоже Божье творение, а всякая тварь имеет право на жизнь.
Баурджин постарался не показать удивления, однако для себя отметил необычность речей напарника. Ох, не так уж прост был этот с виду обычный парень! Ишь, как заговорил — прямо Конфуций. Чем больше Баурджин узнавал его, тем больше удивлялся и задавал себе вопрос — каким образом Кэзгерул Красный Пояс оказался среди изгоев и неудачников, вечных недотёп — Гаарчи, Хуридэна… гм… Баурджина. Он ведь тоже не имел никакого веса в роде Олонга.
