— Так вот в чём дело… Как же так вышло?
— Ответь мне, Алексей.
Мужик встал, отвернулся к окну, поковырял носком ботинка пол, как провинившийся школьник, и ответил негромко.
— У меня сотня человек здесь, мы зависим от города… Но предавать я тебя не буду. Лично всё сделаю, но остальных не втяну, извини.
— Это уже немало, спасибо.
Над горизонтом разлилась утренняя заря, кто сидел у окна — почуяли на лице свет, но не тепло. Пора было решать и решаться.
— В Абакан. Бояться нечего, у меня есть верные люди.
— У вашего сына их не больше?
— Не знаю, потому и еду в кузове.
Серёгу и пленного оставили, выехали поскорее, посёлок только просыпался. В зеркале долго был виден Алексей, он словно просил прощения. В жёстком кузове, разделив одну накидку, тряслись Шепелев с Багратом. Пахло зерном.
— Уже жалею, что согласился. Мешки только кажутся мягким. Ехал бы с комфортом в кабине, мне-то прятаться не надо.
Шепелев со смехом похлопал себя по бокам.
— А мне ничего.
— Ещё бы…
— Но давай о деле. Когда ты позвонишь хозяину?
— Отъедем подальше.
* * *
С этими повстанцами покоя лишился и Гловацкий. Никаких действий, только суета, но ни одной свободной минуты. О звонке по спецканалу доложил помощник.
— Отлично, что всё получилось. Сложности? Да, знаю, на то и был расчёт. Хорошо, дай ему трубку. Доброе утро. Именно так, это по моему приказу вы на свободе. Я представляю верхушку, что вы ещё желаете знать? Не имя же в самом деле, — Гловацкий рассмеялся. — У меня нет конкретной задачи для Вас, просто хочу дружить. Кстати, ваш сын уже связался с нашими. Сами знаете, чего он хочет? Ну тем лучше. У нас ещё не знают о провале вашего похищения, бригада экспертов вылетит к Саяно-Шушенской ГЭС завтра.
Гловацкий что-то долго слушал, кивал и начертил на бумаге странную сложную фигуру.
— Короче, так. Ты в моих интересах, но помогать могу лишь на своей территории, остальное сам. И Баграт, ему верь.
Мёдов совсем раскис. Дима с Максом, идя за ним, слышали, как он бормочет. Уже два часа шли не разбирая дороги. Наконец лейтенант завёл их в болота и ухнул в тину по колени. Вытащили, нашли сухой пятачок, развели костёр.
Мёдов только скинул обувь, больше и пальцем не пошевелил. Он молчит, глаза прячет. Дима свернулся в клубок и показал спину, дрожит. Макс плюнул на них, стал дёргать мох. Влажный, он совсем не горел. Рвал, жёг, раздувал до боли в щеках, и вот затрещал огонь. Мёдов, всё глядя в сторону, придвинулся ближе.
— Всё нормально?
