На следующий день у Смирницких мама отозвала Чинилину и тихо спросила у нее, не может ли та достать в аптеке яду. Чинилина не поняла вопроса.
— Ожидать нечего, все кончено, — спокойно и настойчиво пояснила мама, — давай соберем детей и все вместе покончим с собой.
— Что ты говорить, ты с ума сошла, — возмутилась Чинилина.
— Пока еще нет, но могу сойти.
О мамином настроении Чинилина сообщила сестре, та поделилась со мной. В тревоге за маму мы старались не оставлять ее одну, всячески отвлекали от мрачных мыслей, насколько это было возможно в те дни.
Я почти совсем перестал ходить к собору. Если удавалось ненадолго отлучаться из дому, отправлялся на базар, чтобы потолкаться в толпе. Базар помаленьку стал собираться к концу лета. Сперва бабы из пригородных сел несли продавать зелень, потом потянулись телеги из глубинки, продукты меняли на вещи, которые предлагали горожане. Довольно часто случались облавы, но к этому привыкли, и загодя рассеивались по соседним улицам и дворам.
Я ходил на базар не затем, чтобы разжиться чем-нибудь: у нас по-прежнему не было ни вещей, ни денег, а затем, чтобы послушать, о чем говорят люди.
Недостатка в слухах не было, говорили, что кому взбредет на ум. Все выслушивалось и истолковывалось на сто ладов.
Кто-то сказал, что в Беловежскую пущу прорвалась из окружения наша дивизия с артиллерией и танками и что теперь ее оттуда не вытеснить, будет вести партизанскую войну. Слухи, даже самые невероятные, но добрые служили нам единственным утешением.
Однажды, каким-то образом узнав о нашем местопребывании, явилась Каганова. Выглядела она вполне прилично и говорила бойко. Обняла маму, меня потрепала по голове.
— Как вы тут устроились, милые? Рада, рада вас видеть всех. Кто бы мог подумать, что так получится. Ужасно, ужасно…
Мама была в подавленном состоянии и не слишком реагировала на приход Кагановой, во всяком случае к шумным восклицаниям гостьи осталась равнодушна.
— Что с тобой? — заметила Полина Львовна. — Как в воду опущена.
— А чему радоваться?
— Ну все-таки дети при тебе, все вы, слава богу, живы, здоровы…
— Где ты устроилась? — в упор, словно почувствовав, что Каганова пришла не просто так, а с какой-то целью, спросила мама.
— Как бы тебе сказать, — смешалась Полина Львовна, — я при костеле живу.
— При каком костеле? — не поняла мама.
— Это не здесь, на районе, — туманно стала объяснять Каганова, — Ксендз в услужение взял. Что делать, надо как-то прожить. Ксендз молодой, хороший, обещал нас не выдать. Ты ведь знаешь: евреев в гетто сгонять будут. Я Ленечку и Бэлку крестила. Пан Езеф обещал документы какие нужно сделать. Добрый он.
