Мама и некоторые друзья встретили меня на вокзале. Это было в июне или в июле. Встал вопрос о заработке и об обмене паспорта. В отношении заработка Г. А. Тихов сразу же предложил мне работать по счетам для Пулкова. Именно продолжать мои исследования верхних слоев земной атмосферы, что в эти предвоенные годы интересовало авиаконструкторов. И Пулкову необходимо было включиться в работу оборонного характера. Так зародилась большая моя монография «Фотометрические наблюдения сумерек, как метод изучения верхней стратосферы», которую впоследствии я защищала на степень кандидата физико-математических наук. Трудно описать, с каким восторгом принялась я за этот труд. Надо было познакомиться с литературой, чтобы не «открывать Америку». Снова могла я, как бывало при подготовке к экзаменам, часами просиживать в любимой Публичной библиотеке. Снова, после перерыва в 2,5 года, отдохнувший мозг мой погрузился в сказочный мир самостоятельных выводов, путешествий в неведомых никому пока лабиринтах формул, которые должны помочь людям издали узнать хоть небольшой уголок Вселенной. Литературы по данному вопросу было немного, а для творчества — большой простор. Написав главу, я отдавала ее в рукописи Г. А., получала деньги по счету и принималась за следующую. Приходилось еще думать и о прописке, для чего надо было обменять паспорт. Но тут встретились затруднения. Не обошлось и без курьезов: однажды я долго сидела в очереди к тому лицу, от кого это зависело. В уме же пыталась решить математический вопрос, который мне не давался. А тут вдруг прояснило… Вынула карандаш и листок бумаги, и так увлеклась, что не заметила, что вся очередь уже прошла, и прием кончился. Вот досадно-то было на себя! Проехала с горя в Публичную библиотеку, а там выдает книги хорошая моя знакомая; я чуть не в слезах рассказываю ей о своей беде. Она дала мне умный совет — послать заявление и документы заказным письмом. Я так и сделала, и через 3 месяца был получен утвердительный ответ и приглашение прийти получать новый паспорт. Но до этого пришлось пережить еще много волнений. Жила я у мамы пока без прописки в том доме Лесгафта, где я жила с 1923 года. Все знали, что я хлопочу о паспорте и прописке и спокойно ждали. Но 18.ІХ среди дня доброжелатели сообщили мне, что сегодня ночью ждут проверки всех жильцов, и чтобы не подвести ни себя, ни других, мне необходимо сегодня же куда-то «исчезнуть». На решение было у меня всего несколько минут времени, и мама согласилась, что лучше всего мне поехать в Москву и там хлопотать о паспорте. Но на что поехать? Денег нет. Еще доехать до Пулкова — хватит. Простившись с мамой, я туда и «исчезла», но чтобы Тиховых там не подвести, заняла несколько рублей у оказавшегося там нашего аспиранта и поспела еще к вечернему московскому поезду. В Москве меня прописали друзья, как свою родственницу, на месяц. За этот месяц я ничего не сумела сделать в отношении паспорта, но написала еще одну-две главы своей работы и получила справку из Пулкова для милиции о том, что для выполнения срочной научной работы я командируюсь в Москву сроком до трех месяцев. Это как будто помогло, прописку мне продлили. И вдруг, дня за 2 до ноябрьских праздников, явился к моим друзьям милиционер и предложил мне подписать бумагу о том, что в течение 24 часов я обязуюсь покинуть Москву, иначе буду подвергнута аресту. Это вызвало смятение и даже слезы в дружественной мне семье, а трехлетний малыш подарил мне свой компас, чтобы я «не заблудилась». Я решила ехать недалеко, в Рыбинск, где еще недавно прожила год, и где есть хоть несколько человек знакомых. Это был правильный шаг: там я довольно легко устроилась счетоводом на большой машиностроительный завод, получила трехмесячный вид на жительство и временную прописку. Словом, приобрела все права на существование. В декабре мама телеграфировала мне, что можно приехать получать постоянный паспорт. Но мне надо было окончить годовой отчет по бухгалтерии, где я работала. Устроившие меня туда доброжелатели говорили, что нехорошо бросать учреждение, которое выручило меня в трудную минуту, да и сама я это чувствовала. Пришлось Рождество встречать в Рыбинске. Только в середине января был окончен годовой отчет и можно было думать об отъезде и говорить об этом с главным бухгалтером. И вышло удивительное совпадение: я вернулась в Ленинград как раз через 3 года после того, как меня арестовали, т. е. 20 января 1934 года, отбыв день в день присужденный мне трехлетний срок изгнания.
