— Еще по одной! — требует Пащук, изо всех сил топая деревянной ногой.
— Не пей больше, папа, — просит Ромек. Они с Терезкой с трудом протиснулись к хробжичанам, которых им хотелось бы спасти от чрезмерных проявлений гостеприимства.
Неожиданно возле Терезки появляется Мундек Варденга. Его искусно прилизанные волосы растрепались, обнажив потные рыжеватые пролысины, глаза застилает лихорадочная, мутная пелена.
— Это что же, приятель, за диверсия? — набрасывается он на Ромека. — Отцу запрещаешь?
— А ты не вмешивайся, — возмущается Терезка.
— Никак тебе, приятель, по душе пришлись наши сеньориты, а? Со взаимностью, а? — цедит сквозь зубы Варденга, делая вид, что не расслышал Терезкиных слов, и придвигается ближе.
Его заглушает голос кузнеца:
— Януарий! Еще две поллитровки, доннеркурвер!
Почти в ту же минуту Зависляк слышит, как кто-то тихо, повелительно произносит его имя. Он подымает глаза — Семен. Семен взмахом руки запрещает: хватит. И не сводит с Зависляка настойчивого, твердого взгляда.
— Хватит! — говорит Януарий и пытается убрать недопитую бутылку, но кузнец хватает его за руку и сильно, очень сильно сжимает запястье.
— Брось, Януарий, не зли. Пей, Кондера!
— Брат, — стонет Кондера и пьет, но, подавившись, выплевывает все обратно вперемешку со слюной.
— Слушай, Герард, — шепчет Семен прямо в ухо нагнувшемуся к нему кузнецу. — Надо выпроводить всех троих и отпустить.
— Кто велел? — недоверчиво спрашивает кузнец.
— Комендант.
Их взгляды скрещиваются — и Семен вдруг теряется, отводит глаза.
— Предатель! — отталкивает его Герард. И снова поворачивается к Кондере. — Пей!
— Пей! Пейте! — вторят ему Макс и Пащук.
У Агнешки под окном уже ждут готовые рвануть с места мотоциклы. Сделать это оказалось нетрудно, никто даже внимания не обратил. В комнате Иза почти впотьмах, потому что сумерки совсем сгустились, сует в несессер все, что попадается под руку. И с этим все в порядке. За ними никто теперь не следит, потому что все, кто не занят своим делом, столпились в дверях, чтобы поглядеть, как солтыс с новой учительницей танцуют польку. Неистовая полька! Не выдерживая бешеного, головокружительного темпа, пары одна за другой отходят в сторону. И вот посреди опустевшего зала кружатся только Балч с Агнешкой. Он крепко держит ее за талию, она, чуть откинувшись, описывает в воздухе полукруги, стараясь подстроиться к его дикому темпу. Он не чувствует усталости, напротив, он одержим безумной яростью танца, она полна ожесточения. Это уже не танец, это борьба.
