Быстрым движением он протягивает руку к лампочке, опережая Агнешкину подозрительную настороженность, и она никогда уже не признается самой себе и не будет помнить, как вздрогнула, когда он коснулся пальцами, будто неумышленно, непослушной прядки волос на ее щеке.
— …свет, а ведь его не было. Весной снова примемся за болота. Землепашцы мы никудышные. Выкручиваемся кое-как, абы выжить — а мне одному за всех приходится в отчетах наводить тень на плетень, чтоб никто не придрался. Рыба из озера — раз, дерево из лесу — два, просроченное разрешение на оружие, мой грузовик и прежде всего… а неважно, черт побери!.. наша промышленность и торговля. Вам не холодно? Вы как-нибудь… этот плащ.
Что? А-а, плащ. Он на миг соскользнул с плеч, и теперь Агнешка плотнее закутывается в него. Скорей бы уж он уходил, этот Балч, оставил ее одну. Как она устала, как устала. Она слышит лишь обрывки фраз. Свет, рыба, лес, плащ. Да уходите же. Странно, почему не слышно этих слов: да уходите же. От внимательного взгляда Балча, наверно, не укрылась ее рассеянность. Воцаряется неимоверно долгая тишина — мучительная, обязывающая.
— Продолжайте.
— Благодарю вас. Итак: стабилизация. Здесь никто не верит в стабилизацию. Одни мечтают вернуться в свои края, другие чего-то ждут, а чего — я не знаю. Бабка этой Ули с колтуном, старая ведьма, ждет конца света. Януарий — возможно, войны. Семен мечтает стать министром или генералом. Павлинка, бедняга, ждет, чтобы кто-нибудь наконец на ней женился. Я держу их всех в ежовых рукавицах, потому что иначе невозможно. Хоть бы дети скорей подросли, я б их разогнал на все четыре стороны, на фабрики, в госхозы. Остальные… кто хочет, пусть спасается, а нет — пускай подыхают.
— Подыхают! Спасается! Это несовременные слова. Это анахронизмы. Время движется вперед, и мы вместе с ним — от вчерашнего дня к завтрашнему, дальше и дальше. Мир меняется, пан Балч.
— Я знаю. Мир меняется. А люди становятся хуже, мельчают.
— Это все, что вы сумели заметить?
— Остальное я предоставляю миссионерам. Вы увидите нашу новую жизнь. Увидите, как все друг друга обманывают и грызутся. Как отвратительно любят и отвратительно ненавидят. Боже мой, да ведь это те же самые люди, что были тогда, чудесные, энергичные ребята. Жалкие, ничтожные пьянчужки…
— Не знаю, как вы, но я, когда говорю л ю д и, имею в виду и себя.
— Светлая голова. А я себя не переоцениваю, для этого больше нет оснований. Все мы из одного теста, и вы, наверно, тоже.
