Спросите теперь пленного басмача, знает ли он историю N - ского эшелона.
— Тьфу, — будет ответ.— Шайтанляр! (черти).
В этой местности басмачей больше нет.
Красная роза закятчи
1
Данники эмира
В этом году по всей Бухаре первый урожай очень хорош. Правда, ходили слухи про джураду (саранчу), но пшеница уже созрела, и декхане (земледельцы) приступили к уборке. Лето на переломе, и хотя раскаленный воздух дрожит и струится, все-таки небо не такое яркое, как прежде. Неподвижные тополя стоят рядами по берегам арыков, защищая воду от солнца. Они дышат испариной и как будто вздыхают от облегчения, когда легкий ветерок слегка тронет их серебряные листья.
Вода с рисовых болот давно уже спущена в главный арык, и по всем кривым закоулкам кишлака Куч-Сай тянутся и громыхают по колдобинам высокие арбы, нагруженные зрелыми снопами пшеницы и вязанками риса.
На каждом дворе, на убитом ровном току, началась молотьба. Мальчик, сидя на лошади, гоняет ее по кругу. Лошадь впряжена в постромки, и большой каменный вал катится вслед, а золотые снопы непрерывно шуршат, роняя тяжелые зерна на золотую солому. Легкая пыль подымается в воздух, но в ней густой запах зрелого поля, и к шуму пшеницы невольно тянется монотонная песня.
На целую неделю вся вода кишлака свободна, и арыкаксакал (распределитель воды), оставив немного воды, чтобы не пересохли другие арыки, перепустил всюду воду на мельницу. Четыре бревна водяной мельницы мерно подымаются и стучат на весь кишлак, как большая деревянная колотушка. Под их тяжелые концы кладут жилистую болотную рисовую солому, и они, мерно падая один за другим, выколачивают красноватые зерна.
В маленьком дворе, недалеко от мельницы, Кадырбай и его сын Селим заканчивают молотьбу. Кадырбай, босой, в длинных белых штанах из домотканной маты, подпоясан цветным платком, в который завернут зеленый жвачный табак. Рубашки на нем нет, его черная кожа густо покрыта белесой пылью. Он ходит вслед за сыном и торопливо перекладывает снопы.
В это время во двор кто-то вошел.
— Яссолом алейкюм, Кадырбай, — проговорил скрипучий, как колесо арбы, старческий голос, и Кадырбай вздрогнул и обернулся. Это был закятчи (сборщик).
— Ты уже кончаешь молотьбу. Я пришел получить херадж (подать с урожая),
— заскрипел старик, и радостное коричневое лицо Кадырбая, покрытое белой пылью, стало унылым.
— Тут уже одна солома. Пшеницы нет.
Острые глаза закятчи забегали по снопам, а цепкие лапы зашуршали по соломе. Кадырбай позвал жену, приказал Селиму слезть с лошади, и они втроем, отбросив солому, стали сгребать пшеницу, а закятчи стоял и надсматривал.
