Как-то был Воронов с Романом в дозоре. Едва отъехали от лагеря, завел Костя разговор о своей кручине. Повернулся в седле и, мрачнея, сказал:
— Ты грамотный, Рома, в школе учился. Сочини. Спою и легче мне будет. Ей-богу, легче. Не могу я жить без этого самого…
— Рад бы, да не сумею. Песне склад нужен. Мудреное дело, — отказывался Роман.
— А ты попробуй.
— Не выйдет у меня.
— Тогда вместе давай. Ты помоги только, я уж кое-что мараковал. Вот так поначалу: «Зачем я на свет народился, для чего меня мать родила? Для того, чтоб свободу узнал я»… А как дальше?
Роман задумался. Попросил повторить начало. Ему очень хотелось помочь Косте. Может, и вправду поутихнет боль в Костином сердце. Задумался и предложил:
— Если сказать: «для того, чтобы свободу узнал я в свои молодые года?»
— Складно, — несколько помолчав, одобрил Костя. — Однако тут бы про революцию упомянуть, про товарища Ленина.
Всю ночь вышагивали кони по осклизлому бугру, всю ночь дозорные сочиняли песню. И ничего не получилось. И отступился Костя от Романа, когда тот посоветовал обратиться к Аристофану Матвеевичу.
— Я сам слышал, как он свой стишок читал мясоедовскому квартиранту. Хороший стишок!
— Поеду к учителю, — решил Костя.
На рассвете, когда их сменили, Роман отправился спать, а Воронов разыскал командира. Доложил о том, что дозор ничего не заметил. Мефодьев отпустил его на отдых, но Костя все ходил за командиром, от балагана к балагану, как тень.
— Ты чего? — спросил, наконец, Мефодьев.
— Есть у меня просьба, Ефим. Сам знаешь, редко я прошу о чем-нибудь, а вот сейчас невтерпеж. И говорю наперед: не пустишь — уйду самовольно, совсем уйду!
Мефодьев пристально посмотрел в диковатые Костины глаза:
— Куда собрался?
— В Покровское. Да не бойся, не выследят. Можешь считать, что послал меня в разведку.
— Когда думаешь ехать? — деловито осведомился Мефодьев. Он сознавал: нет смысла перечить Косте. Если так заговорил, то что ему приказ командира!
— Сейчас.
— Ты бы хоть поспал до завтрака.
— Не хочу.
— Ну, вот что. Возьми, Костя, и мой наган, — не отрывая взгляда от Воронова, командир отряда расстегнул кобуру и подал оружие. — Ты к кому там?
— К учителю Аристофану Матвеевичу. За песней еду, — мрачно ответил Костя.
Пряча кинувшуюся в лицо жалость, Мефодьев отвернулся и зашагал к дальним кострам.
В село Костя попал перед вечером. Сторожко поглядывая по сторонам, на рыси проехал Борисовку и свернул на Харьковскую. В этот час бабы доили коров, и его проводила не одна пара любопытных глаз. Кое-кто выскочил за ворота или взобрался на забор. Проехал разведчик Костя, значит, жди теперь весь отряд. Оно и понятно: подошло тепло — и ожили кустари, попробуй выследи их весной.
