— Я и сам тогда малосознательным был. Ходил в анархо-синдикалистах, — пояснял Касатик. — А, Роман? Садись — гостем будешь. Послушай, что травим.
— Командира не видели?
— Только что с Петрухой в гору подались, на конях. Ты послушай, — Касатик пригласил Романа кивком и продолжал: — А то еще, братва, случай был. Ну, чистый спектакль! Дал мне Миша Русов, покойничек, три палочки динамиту. Снеси, дескать, в соседний отряд. Им, говорит, взорвать храм божий надо, где контра засела, а нечем. Давай, отвечаю. Динамит так динамит. И понес. Курс взял верный, да на перекрестке дорог останавливают двое. Влип я, братишки. Один, выходит, унтер, другой — солдат. Беляки. «Большевик?» — спрашивают. Отвечаю, что сочувствующий, хотя убеждений особых нет. Я, говорю, анархист. А унтер командует, значит: бери, мол, анархиста на мушку. Покажем ему кузькину мать.
— Ух ты! — тяжело выдохнул Фрол Гаврин, подвигаясь к Касатику.
— Тут я, братишки, малость струхнул. Помирать, думаю, мне, как гниде, ни за грош. Оружия-то со мной нету. А они прицеливаются. Тут меня как будто кто подтолкнул. Вспомнил про динамит. Стреляйте, гады, говорю, только и вам смерть будет, когда динамит сдетонирует. Он, говорю, заграничный, кашлять боюсь, не то, чтоб стрелять. И показываю им палочку взрывчатки. Они как увидели, засоветовались: взорвутся или нет. А потом унтер предложил, значит, отойти подальше, чтоб взрывом не зацепило, и уж тогда творить убийство. Нет, думаю, дудки, не тут-то было! Они от меня, я за ними. Пробежали мы эдак с добрых полверсты. Я палочкой помахиваю. Упрели, конечно. И опять меня унтер спрашивает, кто я есть таков. Отвечаю, что анархист.
— Ну, и настырный же ты! — блеснув в улыбке ровными зубами, восхищенно проговорил белобрысый незнакомый Роману парень.
— Начали они просить меня, чтоб от звания своего отказался, от убеждений. А я — ни в какую! Матерю их на чем свет стоит — и только. Снова пошло у них заседание, потому как до села далеко и не знают, что со мной делать, а умирать не хотят.
— Не хотят, гады? — повеселев, спросил Фрол.
— Не хотят. Пришлось договариваться полюбовно. Они, значит, винтовки положили на землю, а меня до ближних кустов без оружия проводили. Еще краюху хлеба дали, потому как меня на жратву потянуло. Вот какие дела-то!
Мужики опять рассмеялись. Касатик невозмутимо поправил бескозырку, встал. В свете костра казалось, что его коренастая фигура отлита из железа. Металл еще не успел остыть — лицо и мускулистые руки Касатика жарко полыхали красным огнем. Язычками пламени трепетали на плече ленты бескозырки.
