— Тут он, а что?
— Да так, ничего. Хочу попросить его, чтоб беседу с народом повел про то, как Херсонский Совдеп с буржуями обходился. Лютости у наших ребят прибавится.
— Он мне рассказывал кое-что про реквизицию. Там подчистую все забирали.
— Кто забирал?
— Понятно кто. Совдеп.
— Не верю, — равнодушно сказал Петруха. — А если и забирал Совдеп, так по закону. Значит, сам народ считал, что надо делать реквизиции. К тому ж и обстановка была подходящая… — и после паузы, — как у нас…
— Ты что-то финтишь, Петро, — Мефодьев заискивающе улыбнулся. — А я что — не представитель народа?
— Представитель, да еще и какой! Мы с тобой, эх, и делов наделаем. Всю контру перекрошим!.. Вот только скажи, Ефим, почему ты воскресенских не брал с собой? Ведь они бы хоть дома побывали, и то хорошо.
— Да решили мы… Неудобно вроде когда свои потрошат…
— Значит, не взял, чтоб отвести их от срама?.. Да это ты напрасно о себе думаешь, как о грабителе. Грабят ведь только белые, а ты командир красного партизанского отряда.
— Ну тебя! Вьешься, как уж. Закружил ты мне голову! Хочешь ругаться — говори прямо! — Мефодьев вспыхнул весь и выскочил из балагана.
Вечером Петруха одиноко сидел у догоравшего костра. Не отдохнув прошлой ночью, он не мог уснуть и теперь. То мысль уводила его в прошлое, то снова возвращала к сегодняшнему дню. И было мгновенье, когда Петрухе показалось, что и арест Ливкина с Митрофашкой, и милицейская засада на Кукуе, и налет на ярмарку — все это связано между собой. Но тут же Петруха вспомнил своего отца, повешенного на журавле колодца, представил его последние минуты, и больно сжалось сердце. И схватился Петруха за голову, ставшую вдруг тяжелой, как гиря.
— Спать бы шел, Петр Анисимович, — устало опустился на березовую чурку Роман.
— Рома, как по-твоему, почему люди убегают от Колчака и идут к нам? — задумчиво спросил Петруха.
— Народ понимает, кто правдой живет.
— Верно!
Неподалеку зашумели. Петруха вскочил, вглядываясь в сумрак.
К костру дозорный привел парнишку лет пятнадцати. Парнишка был в рваном зипуне и босиком. Он вел в поводу унылую лохматую клячу.
— У самого колка его спешил, — пояснил боец. — Просится к командиру. Хочет что-то передать.
— Так точно, — бойко проговорил парнишка, тряхнув давно нечесанными вихрами.
Из балагана, согнувшись, вышел Мефодьев. Оказывается, он тоже не спал. Огляделся, не спеша прошагал к костру. Обжигая пальцы, прикурил от головешки.
— Ну, чего тебе? Я — командир.
