Голос, преломившись глухим эхо, улетел вдаль.
Она снова стояла в зеркальном коридоре. Том самом. Из которого только что едва вырвалась.
Сердце учащённо забилось и замерло. Знакомые квадратные метры выглядели совершенно иначе — обшарпанные, с крупными клочьями изрядно потрёпанных обоев, стены, выглядели заброшенно и уныло, бесконечная череда тёмных провалов пугала. Из них тянуло холодом и плесенью. И доносились неясные звуки, словно там обитало нечто живое — дыхание, стоны, лёгкий шёпот.
Вы когда-нибудь слышали звуки собственного организма? Современное оборудование, погружаясь в глубины нашего естества, улавливают и, многократно усиливая, передают биение нашего сердца — гигантского чавкающего монстра, работу лёгких — и необъятные меха с гулким шумом перегоняют воздух, охая и надрывно вздыхая. Из тёмных провалов доносились примерно такие же звуки.
Даша резко обернулась: за спиной тянулась та же череда тёмных проёмов, то же невнятное бормотание, словно из чрева исполинского организма.
Даже если тебя съели, у тебя есть как минимум два выхода.
Надо только их найти.
У неё саднила кожа на лице, руках. Мелкие царапины, оставленные стеклянным дождём, кровоточили. Мягкое мерцание свечей то и дело отражало кусочки зеркал, впившиеся в плоть.
Даша с трудом вынула один из них, наиболее крупный, за который дрожащие, скользкие от крови пальцы, смогли зацепиться.
До неё донеслись жутковатые звуки: протяжно ныла скрипка, печально ухала виолончель, — за ближайшим проёмом послышался лёгкий гул. Словно настраивали небольшой камерный оркестр. Эта знакомая, успокаивающая и понятная какофония, заставила прислушаться и сделать несмелый шаг навстречу.
Она вошла внутрь, в чернеющую пустоту одной из комнат, выходивших в галерею.
Тусклый свет свечи здесь, казалось, окреп и расширился, позволив осветить всё небольшое помещение.
Окна с торжественно-бордовыми гардинами и вуалью французских штор. Ровные ряды стульев с ажурными спинками и возвышающимися над ними шеями, головами. Впереди, на прямоугольном подиуме — хрупкая девушка с уложенными в тугие локоны волосами за концертным роялем, чёрным и величественным. Прямая спина, замершие на миг над клавишами тонкие пальцы.
И вот они коснулись их, несмело, извлекая немного траурные и торжественные звуки. Лёгкие руки то взмывали вверх, то неистово обрушивались, завораживая зрителя.
Рахманинов. Второй концерт для фортепиано.
Она знала это произведение. Более того — это она его сейчас играла.
