Маняша была в толпе, толкалась вместе со всеми, в шубейке да в вязаном платке. Когда народ стал расходиться, пошла и Маняша. Помнит: руку в карман шубейки сунула, укололась о что-то острое. Ощупала: кругленькое, немножко колется. Вытащила — глазам не поверила: колечко с камушком, золотое, камушек блестящий, граненый. Откуда?! Кто-то, значит, сунул ей в карман колечко?.. А кто?
Два дня боялась говорить Василию, мучилась, потом призналась. Тот усмехнулся со злостью:
— Подарочек чей-то? Чей?
Маняша божилась, что и знать не знает, сунула руку в карман, а там оно, колечко это. Может, кто по ошибке не в тот карман положил?..
— Ну да, как же! — издевался Василий, уязвленный. — Карманы перепутали!
— Так я его выброшу, — обиделась Маняша.
— Твое дело, тебе подарили.
Муж не верил, что колечко досталось Маняше по ошибке. Да и сама она сомневалась. Но кто мог сунуть? Тимоша? Так его в толпе не было, она искала Тимошу, даже спрашивала у Аришки. Нет, Тимоша не мог положить кольца, кто-то другой. А кто, так и осталось тайной. Маняша колечко, конечно, не носила, упрятала в банку, мало-помалу забыла о нем. Василий в драгоценностях тоже не разбирался, и он не напоминал.
Вот и вся история. А как ее рассказать Пашке? Ведь тоже не поверит.
И Маняша сказала после молчания:
— Как оно было, я уже и запамятовала. Дело прошлое, что об этом вспоминать.
— Не расскажешь? Понятное дело, — опять усмехнулась Пашка, отодвигаясь. — Так бы и сказала сразу. Ну, где взяла его, теперь уж не важно. — Она помолчала и спросила: — Но ты хоть знала, сколько оно стоило?
— Нет, не знала, Павла.
— Не знала? — придирчиво допытывалась Пашка.
— Не знала, правду говорю.
— Тогда ты прогадала, Маняша, — с опаской взглянув на нее, призналась Кривобокова. — Кольцо твое с настоящим бриллиантом. Цены ему не было! А ты за паршивый кусок хлеба такую драгоценность отдала.
— Ну и что же, — спокойно ответила Маняша. — Я знала, что ты все равно меня обманешь, и не жалела. Хлеб-то дорог был.
— Не жалела? А теперь?
— Теперь и подавно. Чего жалеть-то? Как оно мне досталось, так и ушло.
— Ну я… — хотела что-то сказать Пашка, но оборвала речь на полуслове. — У меня долго совесть неспокойной была, по правде сказать, — прибавила она минуту спустя. — Болела душа, что обманула тогда тебя. Все-таки зла ты мне не сделала, наоборот…
— Да, я зла не сделала, — подтвердила Маняша.
— А могла бы, — сказала Пашка.
— Я? Тебе? — удивилась Маняша.
— Ты, ты. Еще как могла бы!
