Может, и не стоило так упорно уклоняться от общения с Пашкой. Теперь Маняша понимала, что действительно не стоило. Да ведь говорится среди людей: сердцу не прикажешь. Не могла пересилить себя Маняша, лежала между ней и Пашкой пропасть, да такая, что не перескочишь. И вот что удивительно: не злопамятная была Маняша, ни на кого обида у нее в сердце долго не держалась. Ни на кого, за исключением Пашки. Одна Кривобокова у нее выделялась, стояла особняком. А по какой причине, Маняша не понимала. Нет, обиды Пашка ей наносила. Да велики ли были они, эти обиды?..
Маняша смотрела на середину реки, где солнцем высвечивалось пятно отмели, видела чистый песок на дне, переводила взгляд дальше, словно искала что-то. Может быть, отражение какое-то? Может, хотела на воде прочитать то, что написано и ей на роду? «Одной веревкой связанные», — говорила Пашка. Но веревка эта взяла и оборвалась, а ничего в жизни у Маняши не изменилось. Как жила она, так и станет жить. Спозаранок вскочит, допоздна провозится, ляжет уставшая и опять со светом на ноги поднимется. Пашка зря говорила, пустые ее слова. Маняша верила: совсем пустые.
«Что мне Пашка про колечко-то плела?» — вдруг вспомнила она.
Разные разговоры у нее с Кривобоковой, конечно, были, не без этого. На работе случались перерывы: то тряпье кончилось, то котлы выходили из строя. И тогда Пашка старалась подсесть к Маняше, вызывала на воспоминания. Сладкие они были, прежние Пашкины деньки, как их лишний раз не вспомнить!
Один раз зашел разговор о тех драгоценностях, которые Пашка, почуяв беду, притащила Маняше. Вообще об этом Кривобокова вспоминала часто, хвасталась своим прошлым богатством, но в тот день она не стала перечислять браслеты да ожерелья, никого вокруг не было, они сидели возле баньки вдвоем. Про что Пашка тогда спросила? Вот про что: про навоз. Как додумалась спрятать ее бесценные побрякушки в навоз. Не иначе как этот тайничок и раньше использовала. А что прятала? Какие у нее хранились в то время богатства?
Маняша засмеялась и ответила:
— Твои же, Павла, твои. Не догадываешься? Котлетки с лапшой — вот что. Рядом, в сене, прятала. Только я не от милиции, а от детей хоронила. Лапшичку, тобой подаренную. Дома мне ее спрятать негде было. А Василий приказал: принеси. Там до вечера и простояла тарелка.
— Неужто-о? — весело изумилась Пашка. — Я свое добро с неделю не могла в комнате держать, так от него разило!
— А говорят, золотце не пахнет, — заметила Маняша.
