«Ну вот, как тут об него не удариться! — подумала Маняша. — И хотелось бы не вспоминать, да куда не повернешься — везде он!»
И она, оставив Родимушку в покое, взглянула на часы — время шло к полудню — и опять перенеслась мыслями в Павловское.
6
Маняша подошла к одинокому пастуху, тихо поздоровалась.
А он сказал:
— Здравствуй, Маняша! Вон как свидеться-то привелось. Тимоша я. Тимофей Петров. Вот какой я стал. Жил, жил и вот…
За спиной у Маняши послышались шаги. Это сын уходил по тропе к пруду. Не было сына рядом, один Тимоша стоял перед нею. И страшно стало Маняше.
Тимофей Петров стоял перед нею, тот самый Тимоша, которого она давно похоронила.
Маняша смятенно оглянулась, хотела позвать сына, но он уже скрылся за деревьями.
Понял ее Тимоша, успокоил:
— Не бойся, живой я, не привидение.
— Да как же — живой? — произнесла наконец она недоуменно, вроде бы упрекая Тимошу за то, что уцелел: и в тюрьме выжил, и на фронте не погиб, и после войны от ран не помер. — Как же — живой, когда…
Она замолчала, словно хотела сообразить что-то очень важное.
— Так вот, — ответил Тимоша, не удивившись. — Не раз помирал и не помер. Все атаки сосчитал, и большие и малые. Последняя семьдесят шестая была. В Берлине рейхстаг брали. Там я ноги и лишился, — он взглядом показал на деревяшку. — А тебе сказали, что погибший я?
— Говорили, Тимофей Емельянович, — с трудом приходила в себя Маняша. — Будто бы после войны… в Москве. Да этот… дядя Лукьян, Лукьян Санаткин. Его еще Родимушкой звали. Помните такого? Здесь, в Павловском, жил.
Тимоша засмеялся, махнул рукой.
— Как не помнить, товарищи мы были. Али запамятовала, Маняша? Летось встречал я Лукашку. Три часа молол мне про свои заслуги. Кем он только не был!
— И вы ему поверили, Тимофей Емельянович? Да врет он, никем никогда не был! — воскликнула Маняша. — Все около дела. Таким же пустомелей до сих пор и остался. Родимушка и есть Родимушка!
— Мне ли его не знать, — сказал Тимоша. — Ну так, здравствуй, что ли, Маняша!
Он протянул руку.
— Здравствуйте, Тимофей Емельянович.
— Да что ты меня все на «вы» величаешь? — удивился Тимоша. — Не велик барин. Пастух. Похвастаться нечем. — Тимоша помолчал и, вглядываясь в лицо Маняши, прибавил: — Это Лукашка всю жизнь плавал, а я тонул.
«Тонул да не потонул!» — подумала Маняша, и тут страх окончательно освободил ее.
— Растерялась я совсем, — призналась она. — Как о мертвом думала… Схоронила, в общем. Значит, долго жить будете. А звать… непривычно мне после стольких лет по-старому.
