Повернувшись к Санаткину, меньшой долго смотрел на него, но ничего не говорил.
— Что ты молчишь? Я спрашиваю, так ли люди живут? Правильно ли?
— Вон ты какой вопрос задаешь, Лукьян Макарыч. А сам-то как думаешь?
Меньшой уже не улыбался по-своему, говорил серьезно.
— Я? — Санаткин почесал пятерней гривастый затылок. — Я, Серега, в большой задумчивости нахожусь. Ну вот. Что у меня? Какие классы? Но вопрос сверлит. Куда идем?
— Так сразу хочешь и ответ получить? — спросил меньшой.
— Это хотелось бы. Требуется, Серега.
— И в двух словах, так?
— Не знаю. Тебе виднее.
— Куда идем? Куда надо, — вмешалась Маняша, испугавшись, что своим вопросом Родимушка поставил сына в тупик.
— Вот, — кивнул меньшой, — если в двух словах, то лучше не придумаешь. Но ты же задаешь вопрос, Лукьян Макарыч, в философском плане?
— В философском, — и глазом не моргнув, отчеканил Санаткин.
— Ну, значит, все в порядке, — сказал меньшой.
— Не пойму что-то. Проясни, Серега.
— Я говорю, если возникают у людей такие вопросы, значит, беды не будет. Не погаснет огонь.
— Так, — тряхнул своей гривой Санаткин. — Уразумел кое-что. А напрямик ответить не хочешь?
— Напрямик тебе мама ответила, Лукьян Макарыч.
Санаткин вздохнул:
— Вот то-то и оно. И выходит, не просто все.
— Ведь это для кого как, дядя Лукьян.
— Тогда что ж… Тогда наливай, Серега!
7
Заря на западе догорала, когда Маняша неслышно вышла на крыльцо. В августе ночи стали прохладными, но сейчас — то ли от выпитого вина, то ли от пережитого волнения — Маняша не чувствовала холода. Щеки у нее горели, как исхлестанные, даже ногам было тепло…
«И звезды теплые», — подумала Маняша.
Звезд было очень много. Давно она не видела на небе столько звезд. И отдельные звездочки, и целые россыпи — они сверкали над головой, притягивая взгляд, и Маняша долго глядела на них, стараясь сообразить, почему они так ярко загорелись на небе. И пришла к выводу: сын приехал!
Пусть будет так. Она перевела взгляд на окно и в щель между занавесками увидела сына. Он склонился над своей тетрадкой, о чем-то думал. И долго еще, наверное, сидеть так будет, полночи просидит.
Маняша с крыльца невольно перекрестила сына, постояла еще немножко, полюбовалась на своего меньшого, а потом осторожно спустилась по ступенькам во двор. В сарае на сенце спал дядя Лукьян, утомившийся от переживаний, умных разговоров и вина. Выпил он много и теперь громко храпел, тревожа козу. Маняша слышала, как она ворочалась в своем загончике в углу сарая.
