Класс молчал. Ашот понимал, что сейчас решается многое. Он не надеялся на сознательную твердость гимназистов — уж слишком они были разные, дети своих родителей. Другое дело мальчишечья солидарность…
— Итак, вы отомстили товарищу за то, что он не всегда был справедлив с вами, — нашелся наконец Котылевский. — А что дальше? Продолжать распрю? Или перестать заниматься пустяками и взяться за учение? Ведь с точки зрения грамотности, так сказать, у вас не все хорошо. Я бы даже сказал, не очень удовлетворительно. Ведь так? — обратился он к Улезко, полагаясь на его утвердительный ответ.
— Я этого не могу сказать, — честно признался учитель.
— Ах, даже так? — зло оскалился директор. — И вы туда же?
Ашот понял, что Николай Терентьевич может оказаться в роли громоотвода. Он решительно поднялся, стукнув партой.
— Господин директор, мы достаточно грамотны, чтобы изложить то, о чем думаем. Мы не желаем терпеть в своей среде хулигана и драчуна. Нам надоело ходить ' с синяками…
— Ты сам дерешься, ты сам… ты сам… — захныкал Двалиев.
И так непривычно звучала в его устах эта плаксивая интонация, что многие рассмеялись.
— Он хулиган и тупица, — твердо сказал Малыш. — Вместо того, чтобы драться, лучше бы уроки учил…
— Тэк-с-с-с, — снова просвистел директор. — Кто еще хочет хлопнуть партой?..
С шумом и треском поднялся весь класс, кроме трех растерянных дружков Двалиева.
— Ах вот оно что… Забастовка, господа гимназисты? Заговор бунтовщиков?
— Не заговор, а протест! — крикнул кто-то с задней парты.
— Уберите из гимназии Двалиева, — раздалось из другого угла класса.
— Пусть сидит дома у своего папочки, — добавил еще кто-то.
Уже давно прозвучал звонок, уже в коридорах слышалась шумная возня. Улезко стоял в сторонке, облокотившись о подоконник, и его горбатая фигура казалась сложенной вдвое. Он опустил голову, стараясь не выдать ни гимназистам, ни директору своего состояния. Может быть, в этот момент многое, очень многое решалось в его жизни. Во всяком случае, он твердо знал, что говорить с гимназистами отныне будет иначе — взрослее, что ли…
Разговор закончился только потому, что должен был начаться другой урок. А на следующий день по всей гимназии были развешаны прокламации с требованием изгнать хулигана Двалиева.
«Нет, — говорилось в прокламации, — он не храбрец, он трус, он просто пользуется своей безнаказанностью. Но довольно прятаться за широкими спинами отца и господина директора. Мы единодушны в своем требовании и не отступим».
