– Извините за беспокойство, мистер Осгуд… – почтительно произнес Бронсон. – Я просто был там…
– Где?
– У Пратта. Прошел лугом. Знаю, что обидел вас, не согласившись утром с вами по поводу… случившегося… Я хотел сам удостовериться… Я видел Пратта-младшего, а также Макмиллана…
– Зачем вам это понадобилось?
– Сам не знаю. Извините, если я снова обидел вас. Но я не хотел… Видимо, мне не следовало оставаться здесь, надо было уехать сегодня утром, но когда это случилось… Клайда нет в живых, и я здесь единственный из его нью-йоркских друзей… и мне показалось…
– Не важно, – грубо прервал Осгуд. – Оставайтесь, я же разрешил.
– Знаю, но честно говоря… я чувствую себя неловко… Я сейчас же уеду, если вы…
– Прошу прощения, – вмешался Вулф. – Лучше вам остаться, мистер Бронсон. Вы можете мне понадобиться.
Умные глаза остановились на лице Вулфа.
– Ну, если сам Ниро Вулф говорит, чтобы я остался… – Бронсон развел руками. – Но я могу переехать в гостиницу…
– Ерунда! – Осгуд нахмурился. – Вы же гость Клайда. Оставайтесь здесь. Но если вам захочется подышать свежим воздухом, старайтесь все же выбирать не ту дорогу, что ведет к владениям Пратта.
Он двинулся вперед, и мы последовали за ним, Бронсон же снова поднес носовой платок к увлажнившемуся лбу.
Несколько минут спустя мы сидели в большой уютной комнате с французскими окнами и книжными стеллажами вдоль стен. Прислуживала нам курносая девица, которая столь же превосходила манерами праттовского Берта, сколь уступала ему в расторопности. Нэнси исчезла, дав понять, что по первому зову появится. Осгуд хмуро глядел на свой хайбол. Вулф потягивал пиво, слишком теплое, судя по выражению его лица, а я довольствовался чистой водой.
– Я признаю только собственные методы, – вещал Вулф. – Образно говоря, мне приходится перелопачивать горы мусора в надежде, что блеснет жемчужина. Вчера вечером в присутствии мистера Гудвина вы, сэр, вели себя неподобающим образом по отношению к нему и мистеру Пратту. Вы проявили грубость, заносчивость и безрассудство. Я хочу знать, было ли это вызвано эмоциональным потрясением, которое вы перенесли, либо вы считали, что Пратт замешан в смерти вашего сына, или же это ваше обычное поведение?
– Конечно, я был потрясен, – отрывисто произнес Осгуд, – и, наверное, я порой и впрямь бываю заносчив. Не хотелось бы прослыть грубияном, но после всего, что случилось, я просто не мог держаться с Праттом иначе. Считайте, что такова моя натура, и забудем об этом.
