Последняя командировка | страница 8



А сейчас вот спит. Или это в их переулках такая тишина? Но вот вышел он на широкую улицу — и та спала. Мчались опрометью пустые такси с зеленым глазком. Казалось, они гнали во всю мочь, чтобы ускользнуть от преследования пассажиров, напрасно звавших их остановиться. Те беспомощно махали руками, шляпами. А в общем улицы были пусты, но продолжали гореть ярко-зеленые фонари, от которых небо казалось изумрудным.

Дмитрий Николаевич прошел через мокрый палисадник, где кисла в ведре глина и жалобно пахли умирающие листья. Он отпер дверь своей мастерской и повернул выключатель. Его обдало холодом и тяжелым запахом сырости. Он опустил на окне темную шторку и зажег люстру. Стало очень светло. Еще явственнее, как показалось Дмитрию Николаевичу, выступило убожество его работ. Здесь были и скульптуры — некоторые неоконченные и заброшенные. Они-то особенно похожи были на мертвецов, закрытые тряпками головы, носы, подбородки… И холсты, над которыми он еще работал. Два готовых стояли у стены, еще не снятые с подрамников.

Дмитрию Николаевичу показалось, что он попал на кладбище; все, что здесь есть, умерло вместе с его прошлым. Кто-то провел невидимую черту, отделив день сегодняшний даже от самого недавнего его прошлого. Вот хоть бы и от этих картин… Он перевернул к себе готовые холсты. «Награжденная»…

— Тьфу, — сказал Дмитрий Николаевич и отвернулся с тоской от плоского лица женщины, смотревшей на него с холста.

Картина «На птицеферме» была сделана лучше: словно снегом покрыто было летнее озеро, словно волны, вздымались белые и желтоватые спины уток…

Но и этот холст Дмитрий Николаевич со вздохом повернул к стене…

Проходя мимо, сдернул тряпку с бюста Вольтера. На него глянуло сухое, удлиненное лицо. Оно было еще безглазым. Дмитрий Николаевич лепил его с портрета по заказу книжного издательства. Он почти ничего не знал о нем: в юности прочел «Кандида» да слышал от кого-то, что длинноносый этот старик был корреспондентом Екатерины Второй. Он никогда им не интересовался. Почему же взялся он его лепить?

— A-а, да господь с ним, — пробормотал Дмитрий Николаевич, набрасывая тряпку на голый череп «Фернейского отшельника». Он решил отказаться от заказа и оставить старика безглазым.

Дмитрий Николаевич бегло пересмотрел почти все свои работы, во всяком случае те, которые нравились ему прежде. Он не без волнения вглядывался в нарисованные им лица, искал в них правды, искренности и жизни, но все они были мертвы. Все они отказали ему в утешении. Он увидел слабый след улыбки и нежность в глазах только на лице «Девочки в белом» — выпускницы должно быть, которая держала ромашки в руках.