Авторитеты и лично шеф не скрывали своего удивления, когда Наблюдатель блестящих способностей Прохоров выбрал для своего обитания скромное Подмосковье.
— Там же ничего не происходит! — говорили они и качали головами.
— А вдруг! — ярился в своих возражениях юный талант. — А вдруг произойдет, а у нас фланги не прикрыты! Фланги — крылья победы, — цитировал он то ли Устав, то ли известного спортивного комментатора Озерова. А сам думал про себя: «И очень хорошо, что ничего не происходит… Хватит с меня».
Прохоров без труда получил скромную должность на кафедре в Подольском Пищевом и с жаром принялся за работу. Если бы не способность видеть сквозь стены, он бы забыл свою монастырскую юность в Обществе, как страшный сон.
Скоро нагрянула и его единственная, светлая и бескрайняя любовь. Он полюбил свою будущую жену с первого взгляда, едва увидел ее, в застиранном халате вишневого плюша, выносящей мусорное ведро. Жена его, женщина ровного, легкого, незлобивого нрава, не раз посмеивалась над романтичностью своего благоверного. «Ну это ж надо, — любила рассказывать она своим приятельницам, — Васенька в честь того старого халата меня теперь все время заставляет носить вишневый плюш». Но ни к каким семейным раздорам пристрастия Прохорова не приводили.
Василий Дмитриевич был просто, тихо и потаенно счастлив. Он прекрасно знал, что его считают скучным тупицей, который тратит свою жизнь на закручивание рогаликов. Дескать, и полета воображения у него нет, уткнется в свои рогалики и по сторонам не смотрит. Или окружит себя дымом в курилке и сидит там. Думает, мыслитель… И никто и понять не мог, как тоскует Василий Дмитриевич по простому человеческому одиночеству, чтобы поднять глаза — а вокруг никого. И он поднимал глаза в такой надежде — а вокруг были люди, люди, люди в разных комнатах. И только кабинет директора был обит плюшем. Вишневым.
И так Прохоров расслабился в своей провинции, что проворонил. Что греха таить — проворонил открытие парацельсия. И кем? Сережкой Меренковым, обычным ассистентом кафедры. Ничего-то в нем такого гениального не наблюдалось — ну упорен, ну усидчив, но не более!
Тут Прохоров покачал головой… Себя не обманешь, Василий Дмитриевич, знал ведь ты, вокруг чего Меренков крутится… Статьи Терьена у него на столе еще пару лет назад заприметил. И не стал докладывать куда следует. Во-первых, потому что было тебе, Василий Дмитриевич, это довольно-таки безразлично, а в меренковский успех ты не верил. А во-вторых — и это главная причина — тебе было неохота связываться с Обществом. Это не по телефону скорую помощь вызвать. Пришлось бы, как всегда, в полутемном зале, где пахнет плесенью, долго отвечать на какие-то ритуальные вопросы: «Кто ты? — Тот, кто нашел путь… — С чем ты пришел? — С тем, что завещано мне по праву Дара». Пока до сути доберешься — забудешь, с чем пришел.
