— Почему ты мне его показываешь?
Мы окончательно перешли на шёпот — наверное, со стороны это выглядело странно и даже глуповато, но, к счастью, со стороны за нами никто не наблюдал.
— Не «почему», а «зачем». Хочу, чтобы ты отправился в Пермь. Если и можно разгадать эту загадку, то только там. Знаешь, я долго присматривалась к переводчикам… Кстати, почему вас так называют?
— По аналогии с вавилонской башней. После смешения языков понадобились толмачи — вот и мы вроде тех самых толмачей между эпохами. Значит, ты выбрала меня — и почему же?
— Ты захочешь выяснить, что здесь зашифровано. А главное, потом этой информацией распорядишься по совести, а не за деньги.
— По-твоему, я не люблю денег?
— Только те, что считаешь честными. Я подумала: а вдруг это важно? Не мелочно важно, не для меня или тебя, а по-настоящему, для всего человечества. Ты бы смог обладать такой вещью и унести её с собой в могилу?
— Что-то ты рано себя хоронишь — женихи вокруг каждый вечер вьются.
Авдотья на шутку не отреагировала. Глаза её неожиданно стали совсем невыразительными, и сама она как бы поблекла, постарев лет на двадцать.
— Больна я, Стефан, — сказала она. — Серьёзно больна. Врачи говорят, мне полгода осталось, не больше.
Я родился в Твери, в семье дворянина в 1821 году, но прожил на своей малой Родине совсем мало: шестилетним ребёнком меня похитили цыгане и переправили в Омск 1919-го. Таким образом цыганские бароны ищут будущих ходоков для своей контрабанды. Помимо иммунитета, судьба наградила меня ещё одним даром — умением вводить людей в состояние, подобное гипнозу. Я не люблю это делать, так как после чувствую себя выжатым насухо. И не столько физически, сколько морально. Душа становится пустой, как блёклое ноябрьское небо, когда нет в нём ни птиц, ни солнца, ни даже облаков. Но то, что рассказала Тамара, подтверждало важность информации, которой я владел. Владел, не обладая, будто евнух гаремом. И если раньше можно было загнать любопытство в дальнюю каморку души и запереть на веки вечные, пока не умрет от жажды и голода, то теперь оно стало сильнее меня. В помещение таможни, как обычно почти безлюдное, я вошёл один, представляя себя тем безумным проповедником, что молился в поезде, разбивая лоб в кровь.
— Слушайте, братья! — я вложил в эту первую фразу всю силу того дара, каким обладал. — Слушайте и смотрите: вам выпало стать свидетелями чуда — невиданного чуда, спасительного чуда, сверхъестественного чуда. Слушайте и смотрите, отложив дела и заботы, забыв о суетном и тленном, очистив разум от сиюминутного и наносного. Дети и внуки будут жадно расспрашивать вас о сегодняшнем дне. Правнуки будут завидовать вам и слагать о вас легенды. Вы — избранные! Вы — достойные! Вы — соль земли здешней и злато её недр. Вошедший вслед за мной вспыхнет факелом, станет всепоглощающим огнём очищения и опалит границы эпох….
