Точно так же мешались и накладывались друг на друга разные эпохи, где старые здания хаотично соседствовали с недавно построенными. И словно для того, чтобы город не развалился на части, он был перевязан множеством веревок. От столба к столбу, от дома к дому, над улицами, по которым сновали самодвижущиеся повозки — везде Орин видел тонкие прочные канаты.
Сделав круг, он возвращался к арене, когда вновь услышал голоса Бунгало и Турняшкиной. Они доносились из маленького окошка торговой лавки на обочине дороги.
— …не слишком удачный день для Рыб, — уверенно произнесла Турняшкина. — Им следует опасаться излишней болтливости, которая чревата ссорами и конфликтами с людьми. Эгей, Рыбы, слышите? Сегодня — молчок!
Орин изумленно застыл, будто по пояс вкопанный в землю. Он никогда не слышал о болтающих и ругающихся с людьми рыбах.
— Зато Овны могут быть спокойны, — сообщил хриплый голос Бунгало. — О… смотри, стихи получились: Овны — спокойны.
— Гениальная рифма, — едко заметила Турняшкина.
— Гениальная не гениальная, но моя, — отрезал Бунгало и, поцокав языком, восхищенно повторил: — Овны спокойны… Можете быть спокойны, дорогие мои барашки, сегодня Судьба вам ничем не грозит. Возможен даже перевод на новую работу, которая резко повысит вашу самооценку.
То, что неведомый, но вездесущий Бунгало успокаивает местных баранов, окончательно выбило Орина из колеи. Он нагнулся и с трудом просунул голову в окошко, но внутри лавки никакого Бунгало не оказалось — там сидела рыжеволосая торговка. Совершенно одна.
— Эй, ты чего? — спросила она.
— Ты не Турняшкина будешь? — на всякий случай поинтересовался Орин, хотя уже и сам слышал: голос совершенно другой.
— Пьяный, что ли? — торговка с шумом загребла своим большим носом полтора кило воздуха. — Да вроде не пахнет… Ты вылазь давай, не ломай мне тута ларек.
— …Ракам не следует влезать сегодня в чужие дела, вынюхивать и высматривать, — тут же предупредила Турняшкина. — Иначе можно так влипнуть, что без помощи милиции не обойтись. В общем, поменьше любопытства и побольше осторожности.
Убедившись, что больше ему тут делать нечего, Орин попытался вытащить свою голову обратно из окошка, но не тут-то было.
Голова застряла.
Как так получилось и почему внутрь просунуть голову было можно, а назад никак, Орин так и не понял. Он стоял в полусогнутом положении, весь снаружи, за исключением той части тела, которой положено думать раньше, чем ее куда-то совать.
