Все трое вошли в низину, густо заросшую папоротниками, Гвэрлум подумала, что здесь, должно быть, водятся змеи. Страшновато идти без резиновых сапог вот так, вслепую. Наступишь на гадюку — и объясняй ей потом, что ты не хотела, что это недоразумение и вообще вышло по случайности.
А старуха никакого страха, похоже, не испытывала. Между папоротниками туман лежал густой, как манная каша, он медленно колебался под ногами и шевелился, словно живой.
Вдруг Наташа заметила впереди крошечный огонек. Маленькую красную точку. К этой точке и шла старуха, уверенно разводя руками тугие ветви елей. Гвэрлум с трудом поспевала за ней. Точка огня становилась все больше и наконец превратилась в костер, возле которого никого не было. Огонь горел сам собой в совершенно пустом лесу, среди сырых стволов и мокрых папоротников, в тумане. Это было по меньшей мере странно.
«Колдовство, — подумала Гвэрлум, содрогаясь. — Настоящее!»
Пожега уселась возле огня и жестом велела Гвэрлум сделать то же самое. Наташа подчинилась. Мальчишка устроился с другой стороны и запустил горячие, цепкие, как у обезьянки, руки Наташе под платье.
Она ощутила внезапную слабость. Было страшно, больно и противно, но сопротивляться сил уже не оставалось.
Хихикая и тряся головой, Хотеславец поднял Наташин подол. Затем послюнил палец и принялся возить по ее бедрам. Она вздрагивала каждый раз, когда ощущала на себе прикосновение сладострастных звериных лапок.
Пожега равнодушно смотрела в пламя, которое раздувалось само собой под ее взором. Гвэрлум едва не плакала. Мальчишка, посмеиваясь, щипал ее за грудь и плечи. «Синяки будут, — думала Наташа. — Как я Флору это объясню?»
Потом ей на ум пришло, что Флор еще ни разу не позволил себе увидеть ее обнаженной, и рыдание подкатило к самому горлу Наташи.
Хотеславец уложил ее на землю и прыгнул сверху. Наташа накрыла глаза. Видеть над собой отвратительное, смазливое личико, искаженное похотливой гримасой, было выше ее сил. Мальчишка ткнул ее между ног острым, тонким удом — раз, другой. Наташа молча заплакала, не разжимая зубов.
И вдруг он остановился и закричал. Ледяное семя обожгло Гвэрлум. Она вывернулась, боясь одного: что может зачать от поганого мальчишки. Однако бояться ей было нечего. Пожега повернула голову в ее сторону и спокойно произнесла:
— От этого не понесешь. Его семя проклято. Все уходит в землю. От него только папоротники вырастают.
Гвэрлум, плача, обтирала ноги так яростно, словно хотела содрать с себя опоганенную кожу. А мальчишка принялся зевать во весь рот, чесать себе лицо ногтями и, наконец, повалился на землю.
