И хорошо, если корабль тонул прямо в гавани, без всякого ущерба от непогоды, ветра, волн или грунта. А если такое случалось вдали от берегов?
Нет, Кроуфилду положительно повезло. Опять же, чертежи… Это решало почти все.
Тимофей Бражников оценил кравеель по достоинству и милостиво согласился встать к штурвалу. Английская команда, состоявшая из десяти человек, приняла русского «пилота» без возражений.
Кораблем управляли по очереди Бражников, Кроуфилд и еще один матрос по имени Аткинсон, долговязый хмурый парень с огромным носом и маленькими проницательными глазками.
Аткинсон молча слушал Кроуфилда и выполнял все его повеления.
Бражников, естественно, имел на любой случай собственное мнение и никогда не стеснялся его высказывать. Поэтому «Екатерина» шла довольно причудливым курсом.
На пятый день плавания впереди показался корабль.
Бражников прищурил глаз.
— Это «Святая Анна», — определил он. — Флора Олсуфьича кубара. Он ведь тоже в Ревель идет, знаешь?
Кроуфилд, который вышел на палубу посмотреть, с кем Господь привел встретиться в открытом море, обрадовался несказанно.
— О! — воскликнул он. — Я ведь помню Флора Олсуфьича еще в те годы, когда он был юношей. Я его хотел нанять вместо умершего.
Бражников плюнул за борт.
— Хватит об покойнике! — воскликнул он. — Да сколько же можно! Как бы нам с ним не повстречаться!
— Это исключено, — серьезно ответил Кроуфилд. — Ибо покойник упокоился в волнах этого прекрасного серо-синего моря.
Бражников постучал себя пальцем по виску, намекая на явную умственную неполноценность «басурмана».
(«Басурманами» строптивые новгородцы именовали тех, кто не был сугубо православным, в том числе, естественно, ливонцев-«латинов» и англичан-«лютеров», хотя в последнем случае определение было неточным).
Кроуфилд не обратил на жест своего «пилота» ни малейшего внимания.
— Флор и Лавр — оба прекраснейшие юноши, — невозмутимо продолжал англичанин. — Я сильно рад, что имел с ними знакомство.
— Лавр теперь, говорят, в монахи подался, — сообщил Бражников. — Не знаю уж, какой из него монах. Вообще он тихоня был, водки не пил, пиво презирал, вина в рот не брал… Только мед на Пасху, помню. Разок… А Флор — тот молодец… И плавает. Точно тебе говорю, Крофилд, в Ревель он отправился. А мы, гляди ты, его нагнали.
— Я хочу с ним встретиться и иметь разговор, — заявил неожиданно Стэнли Кроуфилд.
— На что тебе? — Бражников подозрительно покосился ни англичанина.
— Я хочу делать с ним общее пари! — объявил Кроуфилд. — Мы еще давно говорили, что кравеель лучше, чем эта кубара…
