Никита помог Алексу встать, поднял с земли его кепку, отер с лица грязь:
— Ну как, не очень он вас помял?
— Пустяки! Я тертый калач. А ты это здорово придумал, с радиацией-то. Теперь все ее боятся. Только как же он теперь, совсем сгинет?
— Что вы! Это я нарочно сказал, чтобы только попугать его, а опрыскал простой краской, правда, подлил в нее немного уксуса, чтоб кожу пощипало.
Никита пристально посмотрел по сторонам, стараясь увидеть Ингу. Но все вокруг тонуло в сплошной мокрой тьме.
— Инга! Инга, где ты? — крикнул он, приложив руки ко рту. — Это я, Никита. — В ответ ни звука.
— Не надо, не кричи, ушла она, — махнул рукой Алекс. — Я видел, как она обошла нас сторонкой вон там, возле бани, аккурат когда ты кропил этого охламона. Видно, не узнала в темноте ни меня, ни тебя. И слава Богу! Незачем ей пачкаться в этой грязи. Не говори ей ни о чем.
— Да, пожалуй, не стоит, — согласился Никита. — Больше они, я думаю, не сунутся.
— Как знать? Краска-то, ты говоришь, безвредная, смоют они ее и…
— А вот смыть ее будет не просто. Краска эта все-таки не совсем обычная. Минимум неделю не смоешь ее ни мылом, ни содой.
— Ну, разве так, — Алекс довольно хмыкнул. — Представляю, как он появится завтра на людях раскрашенный, как пасхальное яичко.
— Да, не хотел бы я оказаться на его месте. Но хватит о нем! Пойдем сейчас ко мне, попьем чайку, пообсохнем, погреемся…
— Куда к тебе?
— Ко мне в общежитие. У меня там отдельная комната. Мигом сообразим что-нибудь пожевать. Да и бутылочка найдется. Посидим, потолкуем. Сможете и заночевать, если хотите.
— Нет, доцент. Спасибо тебе, конечно, за приглашение, только никуда я с тобой не пойду и ни о чем толковать не буду. Ты сам по себе, я сам по себе. Прощай пока и не поминай, как говорится, лихом.
— Но куда же вы сейчас, на ночь глядя?
— А это уж не твоя печаль.
