Надо сказать, сейчас мы понимаем Россию намного лучше, чем маркиз. Это вовсе не означает, что у де Кюстина не было меткого и зоркого взгляда. Был. Но что он знал о России? Считай, ничего. Только русскую аристократическую жизнь. Он общался по-французски. А с обычными людьми, с тем самым большинством, которое и образует историческую нацию, он поговорить не мог. Так что его книга меткая, но ограниченная. Тем более что Россия многое дала Западу уже после смерти маркиза, в конце девятнадцатого века. Когда Запад жил сухим позитивизмом, появился русский роман с философскими, нравственными проблемами у Достоевского и удивительным чувством эпического у Толстого; о влиянии Чехова даже и не говорю. Он нашёл взгляд, который “рифмуется” с нашими болезнями, отвечает на нашу всеобщую скуку, наши неразрешимые вопросы о смысле жизни. И то, что он не даёт ответа, наверное, и сообщило всемирный отклик чеховским рассказам и ещё больше – чеховскому театру.
Словом, к началу двадцатого века отсталость России исчезла. Мы были наравне. Мы стали, по удачному выражению Иоанна-Павла II, которое он позаимствовал у поэта Вячеслава Иванова, двумя лёгкими Европы. Папа Римский думал, наверное, о католицизме и православии, о восточной и западной ветвях христианства, но можно прочесть эту метафору и шире, и глубже. Речь и о политике, и о культуре, и о судьбе цивилизации. Владимир Соловьёв и Вячеслав Иванов – удивительные примеры дыхания двойными лёгкими. Они показали, какой должна быть, какой может быть Европа, если она дышит двумя лёгкими. И они были бы страшно довольны нынешним Папой Римским Франциском, который себя именует первым епископом Рима – и не пользуется другими титулами.
Советский режим опять изменил равновесие, лёгкие были разделены, дышать всем стало труднее – и вам, и нам. Сегодня “двойное дыхание” не восстановилось, и не знаю, когда оно восстановится. Мы все в тупике. Мы в совершенно абсурдном тупике. Здесь я не буду распространяться о причинах случившегося, рассуждать о том, кто несёт ответственность за этот тупик. Но, конечно, тем, кто придёт на смену нынешним политикам, придётся выкарабкиваться из него. Потому что Европа – это не географическое понятие, а система внутреннего интеллектуального, религиозного диалога. И такая диалогическая система существует только в Европе. Это наша система. И её неотменимой частью были лучшие авторы из России.
Ну с кем ещё может Россия вступить в такой диалог? С Китаем? С Кореей? Это очень интересные страны для нас всех. Но диалог с Европой для России важнее, потому что наше общее христианство (точнее, то, что от него осталось) задаёт совсем другой вектор разговора. Да, конечно, я всё прекрасно понимаю – что оно на самом деле всегда было в меньшинстве, несмотря на все иллюзии “христианизации государства”; продолжалось язычество, продолжалось двоеверие; никакое внешнее благочестие не могло этого скрыть – особенно требование представить справку о причастии на Пасху, что было и в России, и у нас при Наполеоне III. Учение Христа слишком требовательно, чтобы все приняли его – не внешне, а внутренне. Но сегодня, как ни странно это прозвучит, христианство стало чище, по́длинней – ровно в той мере, в какой оно стало дальше от государства, а государство – от него.
