Однажды мадам Фальси мне позвонила:
– Господин Нива, вы знаете, ваш гость решил покончить жизнь самоубийством!
– Что вы такое говорите, госпожа Фальси? В каком смысле?
– Он ведёт совершенно нездоровый образ жизни: ест это ужасное сало, и больше ничего. Я боюсь за него. Это плохо кончится. Вы должны вмешаться.
Пришлось поговорить с коллегой:
– Вот даже мадам Фальси обеспокоена. Обещай мне, что ты будешь есть нормально и работать не каждую ночь.
Он обещал, что будет ходить в “Макдоналдс” напротив нашей библиотеки и поменяет распорядок дня. Ну, конечно, ничего не поменял.
Не все приглашённые мной гости имели одинаковый успех у студентов, поскольку нужно было со своих высот спуститься к ним, а не все это умеют и, главное, хотят. Тот же Аверинцев привык к своей невероятной славе, пик которой пришёлся на позднесоветские годы и “перестройку”, когда он читал открытые лекции; люди сидели на ступеньках вокруг него. Я был свидетелем невероятного успеха – слушал его несколько раз в Библиотеке иностранной литературы. А в Женеве ничего такого не было и быть не могло. В конце концов, неприятный урок скромности (узнай, что слава там, в России, а за Альпами и Пиренеями славы никакой нет) полезен для любого из нас. И понимание того, что, если ты звезда академическая, всё равно должна установиться личная, почти интимная связь преподавателя с каждым из студентов, в особенности на семинарах.
Он читал, скорее, для себя. Студенты это понимали и просто не ходили на лекции: в Женеве мы не обязываем их посещать занятия. Так что, в конце концов, слушателей иногда было трое: Симон Маркиш, я и жена Аверинцева Наталья. Нам с Симоном было более чем интересно, тем более что у Аверинцева феноменальная память, он мог что угодно читать километрами – своего любимого Вячеслава Иванова, Пушкина, всю классику, псалмы на разных языках. На языке еврейском, греческом, на латыни, на самых разных европейских, по-русски в собственных переводах. Любил он читать вслух и свои духовные стихи, даже в многолюдном ресторане. И начинался хэппенинг, в том смысле что люди переставали есть, смотрели, кто это там кричит высоким таким голоском, читает что-то непонятное. Становилось чуть-чуть неудобно.
В 1992-м мы проводили в Женеве конференцию “Киев и Москва на пути в Европу” – сегодня такое название никто бы дать не решился. Произошёл забавный эпизод: прекрасный филолог и архивист Аминадав Дикман поделился открытием, прочёл найденный им в рукописи венок крымских сонетов какого-то еврейского поэта девятнадцатого века и сделал смелый вывод: стихи написаны с такой любовью, что разрушают миф о неприязни евреев к Украине. Встал Симон Маркиш и со своей неповторимой ироничной, но не язвительной интонацией сказал:
