– Ами, дорогой, но кто тебе сказал, что Крым в девятнадцатом веке был территорией Украины?
Это была другая эпоха, такие шутки не могли никого задеть, они не имели подтекста, раскол был далеко впереди. Хотя в среде старой доброй русской эмиграции в Женеве уже тогда можно было услышать: “Севастополь – наш…”
Но Украину я по-настоящему стал открывать для себя именно тогда, в девяностые, хотя в Киеве побывал ещё студентом, а мой сосед по блоку в общежитии МГУ был из Украины и постоянно о ней рассказывал. В новый, постсоветский Киев я приехал по приглашению Константина Сигова, который основал франко-украинский центр в Киево-Могилянской академии.
Помню, как первый раз подошёл к секретариату ректора Брюховецкого. И секретарша мне говорит:
– А, вы из Москвы. Они нас уничтожат.
У неё в глазах блеснули слёзы. Она была убеждена, что Москва бросит атомную бомбу на Киев. Я её утешал:
– Ну что вы говорите! Это же немыслимо! Русские и украинцы – это народы-братья. Как может один брат бросить атомную бомбу на другого? А даже если не атомную, то как он может вести какую-нибудь гибридную войну?..
Я тогда и в мыслях этого допустить не мог.
А однажды я должен был выступать с публичной лекцией. И ректор Брюховецкий мне говорит – между прочим, по-русски:
– Только осторожно. У нас два рабочих языка – украинский и английский, не перейдите по привычке на русский.
Я ответил:
– Извините, но по-украински я не смогу. Я не горжусь тем, что я не умею по-украински, но что делать. Придётся по-английски.
Захожу в зал, обращаюсь к собравшимся:
– Поскольку читать нужно либо по-украински, либо по-английски, я перехожу на английский язык.
Крик и недовольство.
– Почему не по-русски?
Все тогда понимали по-русски, английским владели с грехом пополам. С тех пор, конечно, всё изменилось, выросло новое поколение, говорящее на разных языках. А свобода языковая в Киево-Могилянской академии сохранилась до сих пор: можно читать по-украински, можно читать по-русски, многие мои коллеги в совершенстве освоили украинский, как, например, тот же Константин Сигов, который всегда умел говорить, но теперь может блестяще выступать по-украински в любой аудитории. И это меняет страну, выбравшую свой собственный путь в истории. Виктор Платонович Некрасов, который родился в Киеве, был абсолютно уверен, что пути Украины и России навсегда связаны. Он даже, мне кажется, немножко свысока смотрел на украинский язык. И в этом ошибался.
Я полюбил Украину. Полюбил её живописные парадоксы, умение не унывать в экономическом хаосе. И первый Майдан я видел, правда, в самом его конце: все эти бесконечные палатки, разные одеяния – от военной формы до клерикальной. В каждой палатке была своя идеология. Раздавали буклеты, хотели тебя обратить в свою политическую веру. Некий тип, довольно странный, подарил мне книгу одного националиста на украинском языке. И надписал: “Французскому гостю от имени Майдана”. Между прочим, я в Женеве начал учить украинский язык – если уже знаешь русский и польский, это не так сложно, хотя, конечно, роман по-украински я прочту с гораздо бо́льшим трудом.
