– Но как?..
– Альдо, – ответил Анджело коротко. – Я попросил его об услуге некоторое время назад. Просто на всякий случай.
– Я из Неаполя? – изумилась Ева так тихо, что услышал ее только Анджело.
– К югу от линии союзников никто не выдаст немцам никакой информации. Так что они не смогут проверить, правда ли ты та, за кого себя выдаешь.
– Вот только у меня нет неаполитанского акцента.
– Неважно. Ты говоришь по-итальянски. Немцы – нет. А даже если и говорят, ты сможешь их одурачить. У тебя всегда был великолепный слух, а немцам будет не до того, чтобы разбираться в акцентах.
Их негромкую беседу неожиданно прервала пара с детьми, которая зашла в купе и уселась напротив. Через пару минут к ним присоединился еще один грузный мужчина, занявший место справа от Анджело. Теперь им оставалось либо болтать о пустяках, что требовало слишком много труда, либо молчать большую часть пути. Еву это устраивало. Ей не нужно было говорить с Анджело. И сам Анджело тоже был не нужен. Сразу после приезда в Рим она намеревалась разыскать дядю Августо и остаться с ним, тетей Бьянкой, Клаудией и Леви до конца оккупации. Конечно, она была готова помогать Анджело в его работе с беженцами; за последние годы Ева стала неплохим подмастерьем типографа и продемонстрировала бы все, на что способна, если бы он нашел ей печатный станок. Но она совершенно точно не собиралась прятаться в женском монастыре, как Анджело предлагал ей накануне вечером.
Первые несколько часов пути прошли спокойно, но в Кьюзи в вагон поднялись несколько немецких офицеров и штатский переводчик с черной нарукавной повязкой, которая обозначала его принадлежность к фашистам.
– Documenti! – заорал штатский, и люди засуетились, вытаскивая паспорта. У Евы вспотели ладони и перехватило дыхание. Для поддельных документов всегда наступал час проверки, и теперь он выпал на ее долю. Альдо утверждал, что его фальшивки не знают равных. Что ж, скоро увидим.
В отличие от нее Анджело казался совершенно спокойным. Когда немец подошел к ним и потребовал бумаги, он лишь склонил голову в жесте, характерном для священников, и вложил паспорт в протянутую ладонь офицера.
Немец изучал его приблизительно вечность. Затем что-то сказал итальянскому переводчику – так тихо, что Ева не смогла разобрать слов, хотя свободно владела немецким. И наконец снова поднял подозрительные светлые глаза на Анджело, который выглядел ничуть не встревоженным этим досмотром.
