– Да. Джино знает. И если со мной что-то случится, надеюсь, позволит Альдо продолжать работу. Это вопрос спасения жизней.
У Евы оборвалось сердце. Ни о ком она не беспокоилась так, как об отце, а теперь он собирался подвергнуть свою жизнь страшнейшей опасности. В глубине души Ева уже не верила, что дедушка Отто жив. Его арестовали, отправили в лагерь, и дядя Феликс лишился последней надежды. Феликса они лишились тоже. Но его они теряли постепенно – шаг за шагом, унижение за унижением, пока у него не осталось ни одной причины не спускать курок.
– Не переживай так. Я скоро вернусь, и вернусь с Отто. Но я не могу его там бросить. Сам он не выберется. Австрийцам запрещено покидать страну, а австрийским евреям уж тем более.
– Папа, не надо. Пожалуйста! Очень тебя прошу.
– Все будет в порядке, я не привлеку внимания. Буду тихим и обходительным, как всегда. Человек-невидимка. Все пройдет гладко, вот увидишь.
– Если с тобой что-то случится, у меня никого не останется. Никого! – И Ева разрыдалась, все же променяв мужество на честность. Она не могла позволить ему уехать.
– Все будет в порядке, – повторил Камилло. – И даже если со мной что-то произойдет, у тебя всегда будет Анджело. Он мне обещал.
В отцовском голосе звучала такая убежденность, словно он мог изменить порядок вещей одной своей волей.
– Но, папа, как ты не понимаешь! У меня никогда не будет Анджело. – Ева перевела заплаканный взгляд на горизонт, пока слезы градом катились по щекам и жгли глаза. – У меня больше нет Анджело, нет дяди Феликса, а скоро не будет и тебя.
1943
16 сентября 1943 года
Признание: я никогда не чувствую себя в безопасности.
Только в среду горожане плясали на улицах, празднуя окончание войны для нашей страны. Италия сдалась Америке, и та гарантировала перемирие. Все говорили, что американцы вот-вот приедут и наши солдаты вернутся домой. Некоторые даже заявляли, что расовые законы отменят. Но в субботу немцы оккупировали Флоренцию и установили контроль над всей Италией к северу от Неаполя. Празднование закончено, но война – нет. Разве что поменялся расклад.
От папы по‑прежнему ни слова. Сейчас я стараюсь вообще о нем не думать – слишком больно. Может, это слабость, но до меня доходили слухи о трудовых лагерях. Что на самом деле это лагеря смерти. Что, если я никогда его больше не увижу? Поэтому я вычеркнула его из головы и просто продолжаю жить – день за днем, шаг за шагом. Прости меня, пап.
Анджело с нами. Он вернулся. По его мнению, дела идут все хуже, а не лучше. Уговаривает меня ехать с ним в Рим. Не знаю, с чего он взял, что в Риме для меня будет безопаснее. Не далее как в июле его бомбили американцы, а на Флоренцию бомбы пока не падали. Но он утверждает, что сможет меня спрятать. Он помогает беженцам с начала войны. Фабия и Сантино останутся одни, но Анджело говорит, что я лишь подвергаю их опасности. Они тоже за меня боятся и умоляют уехать с Анджело. Верят, что он сможет меня защитить. Вот только они не знают, что Анджело вызывает во мне чувства, крайне далекие от безопасности. Рядом с ним я становлюсь безрассудной и яростной. А еще невыносимо грустной. Знаю, рядом со мной он тоже не чувствует себя в безопасности.
