Когда на следующее утро Анджело уехал в Рим, нить из его сутаны была обернута вокруг клочка ткани, оставшегося от рубашки Феликса, и приколота к ее блузе.
* * *
В августе, через два месяца после смерти Феликса, Камилло взял Еву на пляж; «однодневный вояж», так он окрестил их поездку. Теперь им было позволено только это. Однодневные вояжи. Они не могли ни остановиться на курорте, ни снять домик, а потому сели на поезд до Виареджо, прошли десять минут от станции, скинули обувь и погрузили ноги в песок, притворяясь, будто они в отпуске – отпуске, в котором так нуждались.
Из-под закатанных брюк Камилло торчали костлявые лодыжки. Он снял шляпу, и теперь ветер ерошил его полуседые волосы, а солнце отражалось от очков, рассыпая блики. Ева спустила с плеча корзину для пикников и убрала босоножки внутрь, чтобы не нести их в руках. Пляж был переполнен – настоящий лес зонтов и хохочущей детворы, – и она невольно пожалела о безлюдных пляжах Мареммы, где часами могла идти вдоль кромки прибоя и так и не встретить ни одной живой души.
В конце концов они отыскали местечко, где присесть, и разложили на покрывале обед, разглядывая все и ничего и наслаждаясь хотя бы краткой переменой декораций. Снова налетел ветер, обдав их песком и солеными брызгами, и обед начал ощутимо хрустеть на зубах.
– Забавно, правда? – неразборчиво пробормотал Камилло, глядя себе под ноги.
– Что забавно, пап?
– У меня песок в бутерброде. И такой же песок между пальцами. – И Камилло потряс сперва левой, а затем правой ногой, словно демонстрируя, что да, между пальцами у него действительно сплошной песок.
– Не очень-то забавно, – фыркнула Ева.
– Меня это раздражает. Всюду песок. В еде, в одежде, все натирает, колется и хрустит. Обедать на пляже – так себе удовольствие. Видишь? Что бы я ни делал, некоторых вещей просто не избежать.
В голосе Камилло звучала задумчивость, словно он размышлял над серьезной загадкой или головоломкой. Ева знала, что мысль отца порой ходит окольными тропами, поэтому промолчала, ожидая продолжения.
– Однако весь мой бизнес построен на песке. Песке, соде и извести. Без песка не было бы стекла. Мой отец назвал компанию «Острикой» – устрицей, – потому что устрица берет песчинку и превращает ее в нечто прекрасное. Как и мы. Мы берем песок и превращаем его в стекло.
– Я не знала! Подумать только, дедушка был настоящим романтиком.
– Мы хотим сделать земное прекрасным. Разве не так? – продолжал Камилло, и Ева вспомнила беседу, которая состоялась у них с Анджело на кладбище, когда она объясняла ему суть мицвы.
