Никита и Олана молча дошли до оврага, уложенного каменными плитами. Густо кудрявились молоденькие зелено-дымчатые елочки, а в овраге щетинились кусты боярышника — здесь рассыпались снега, пороша ветки, а ветер летал над кустами, продувая верхи.
Никита снял рюкзак и карабин, нарезал ножом веток и развесил их над Оланой. Тут хорошо — поющая тишина, отсюда им было видно, как по поляне металась, взлетая к небу, метель. Олана притихла, благодарно посматривая на Никиту, — его умелая забота тронула ее сердце светлой печалью. А ему было грустно-грустно от того, что Олана, наверное, пропустила мимо ушей его отчаянное признание.
«Мало полюбить человека, — думал он, — нужно бороться за него… вот так: сегодня не любит, а завтра — на всю жизнь!»
Олана видела грусть на лице Никиты и, чтобы Никита радовался, прижималась щекой к нежной шкурке песца, улыбалась. Никита делал вид, будто не замечает этого.
«Хорошо, когда сделаешь человеку приятное…» А сможет ли он всю жизнь так?.. Ей?! Да! Он сильный, смелый, молодой…
Олана вдруг сказала:
— Если люди вместе, вот как мы с тобой, им ничего не страшно…
— И если любишь, — добавил Никита громким радостным басом.
Стало тихо, и оба они услышали: из бурелома выдирался лось, желтой глыбой переваливаясь по сугробам, вскидывая копыта, фыркал от падающих на его спину пластов тяжелого слоеного снега. Остановился у черного кедра под голубыми ветками, опушенными снегом, обнял шеей ствол, почесался, пуская из ноздрей по два облачка, стал тереться боком об кору. Кедр загудел. С вершины посыпалась снежная крупка. Сухо хрустнула ветка. Метнулась чья-то тень.
Лось вздрогнул — вытянул тяжелую гривастую голову рогами вперед и замер, как изваянный из камня.
Никита только сейчас вспомнил, что он, Никита Бахтиаров, — охотник, завозился, снимая карабин с плеча. Мешали рукавицы… Пальцы ожглись о железо, сдвинули затвор. Дуло направилось на лося. Лось прихлопнул глаза, совсем оцепенел.
— Сейчас богатой станешь! — прошептал Никита Олане.
Олана вдруг остро возненавидела его широкие плечи, натуженные щеки, прищуренный глаз и ударила его по руке.
— Дурак парень! Смотри, как красиво. Ах, стоит — дышит…
Никита передернул плечами, обидчиво поджал губы:
— Жалко? Не мешай! Не твое дело… Я метко стреляю!
Олана грустно засмеялась. Ей стало больно от того, что Никита не послушался. Взглянула на поляну. Лось не двигался. Никита снова приложился щекой к карабину, снова прищурил правый глаз — вот-вот выстрелит. Сердце будто упало. Захотелось заплакать. «Не слушается».
