Сыщики поставили оружие на боевой взвод и переложили в карманы.
— Готовы?
— Готов, — выдавил из себя коллежский советник.
— Следите за мной и прикрывайте спину. Стреляйте только в крайнем случае. А ругаться на чем свет стоит не возбраняется. Ну, с богом!
Они ввалились сначала в сени. Там какой-то оборванец пил воду прямо из ведра. Увидев незваных гостей, он ойкнул.
— Сникни, мы не за тобой, — ухмыльнулся не имеющий чина. — Хозяйка дома?
— А… эта… У себя она.
— Позови-ка ее в горницу.
— Сей момент!
Оборванец исчез в боковой двери, а Петр шагнул в большую комнату. Алексей Николаевич последовал за ним, встал так, чтобы видеть всех, а сам прижался к стене.
В горнице, освещенной огарком свечи, стояло два десятка нар. Посреди тянулся длинный стол, уставленный пустыми бутылками и мисками с объедками. Пахло немытым человеческим телом, кислой капустой и свежей блевотиной. На нарах лежали по два человека, так что свободного места не оставалось. Еще нескольких Лыков заметил на полу.
— Всем проснуться и предъявить документы! — зычно крикнул Англиченков. — Полиция, мать ее ети!
На этих словах народ заворочался, раздались ругательства, но вставать никто не спешил.
— Дай поспать, ирод, — послышалось с соседней нары. — Вишь, повадился через день ходить. Все равно денег нет, ничего не заколотишь.
Тут из сеней вбежала низенькая разбитная тетка и визгливо заголосила:
— Петр Павлович, да что же вы с моей коммерцией делаете! Без ножа режете. Никто больше к Казачихе не придет, и буду я с голоду помирать.
Но тут же перестала голосить и внимательно воззрилась на питерца.
— Ой, а кто это с вами? Новенький?
— Это помощник пристава Четвертого участка господин Лыков, — ответил надзиратель, не моргнув глазом.
— А почему я не знаю? Я весь кадр помню в лицо, а тут помощник пристава — и мимо меня.
— Только что вышел в приказе, — пояснил Алексей Николаевич. — Первый день на службе. Вот, осматриваюсь.
— А… — протянула хозяйка с видимым недоверием. Но Англиченков не дал ей долго раздумывать:
— Знакомьтесь, ваше благородие: Ольга-Генриетта-Вильгельмина Юльевна Колбасенко, вдова хорунжего. Оттого и прозвище ей Казачиха. А это ее притон.
— И вовсе у меня не притон, — возразила хозяйка. — Ночуют люди, да. Кормлю их из жалости. Помогаю бедным, так это не возбраняется.
— И все бедные тут с паспортами? — ухмыльнулся надзиратель. — А давайте проверим.
— Петр Павлович, лучше не надо, — взмолилась Казачиха. — Я поздно пришла от всенощной, устала… Ну, не посмотрела виды. Каюсь, грешна — долго Богу молилась. Неужели вы накажете за это несчастную вдову? В следующий раз, обещаю, все будут с пропиской. А?
