«Лучше умереть в шестьдесят, чем дожить до такого».
– А почему они по отдельности? – спросила Люба в коридоре.
– Дед Ваня и бабушка Маша? Потому что при всей беспомощности они бывают опасны. Не для тебя, молодой и сильной. А друг для друга. Грустно это, но ничего не попишешь.
На кухне, словно спроектированной под великанов, Пименова посвятила Любу в тонкости работы. Ничего сложного. Забегать трижды в день, до и после пар, и вечером. Следить за гигиеной. Утром и в обед менять Марии Павловне подгузники, обмывать, смазывать кремом от пролежней. Если понадобится, вечером тоже. Готовить еду из полуфабрикатов. Давать таблетки – эти и вот эти, – деду Ване можно в чай растолочь, если станет буянить.
– Главное, чтобы они не покидали свои комнаты. Некуда им лазить и незачем. Возникнут вопросы – свяжись со мной по вайберу. И, да, – Пименова просканировала Любу пронзительными глазами, – стоит ли предупреждать, что в квартиру никого нельзя приводить и что ночевать здесь тоже нельзя?
– Само собой, – сказала девушка.
На лестнице Люба разминулась с коренастым брюнетом, который вел под руку девочку лет двенадцати. Девочка была бледна, под бейсболкой угадывался абсолютно лысый череп. Но она улыбалась, и ее спутник выглядел счастливым.
Люба поздоровалась, поднимаясь на третий этаж. Она продрогла до костей под мерзким дождем, а Зоя Пименова уже, наверное, грелась где-нибудь в Риме.
Старый дом перешептывался, чавкал и кряхтел. Трубы отхаркивали мокроту. Тени роились в закутках. Не бесплотные призраки, а чудовища, оживленные богатым воображением студентки.
Вчера, вернувшись от Пименовой, Люба рассказала соседке о своей новой работе. Наташку, бойкую девочку из Киева, история не удивила.
– Правильно делают, что запирают их. Постоянно слышу о пропавших стариках. Вышли в магазин, запамятовали, где живут, – и финита ля комедия, ищи-свищи. У одногруппницы вон дедушка пропал без вести.
Оно, может, и так, но как же печально на старости лет быть арестантом, покрываться пылью в четырех стенах…
Сова парила под потолком, высматривая добычу. Люба внимательнее изучила полотна. Парочка людей-рыб на фоне корабля и облаков. Другая парочка – целующаяся; их головы обернуты простынями, губы соприкасаются сквозь ткань. Джентльмен в костюме, с яблоком посреди физиономии.
Люба предположила, что художник рисовал сны. Это частично объясняло алогичность и причудливость сюжетов, но не меняло отношения девушки к картинам: они были слишком странными, а в компании с темными панелями и чучелами птиц еще и тревожными.
