Пименова подошла вплотную к постели и пригладила белоснежную паутину волос. Старуха замычала неразборчиво.
– Моя бабушка Нина, – с нежностью в голосе сказала Пименова.
– Здравствуйте, – громко поприветствовала Люба.
Ресницы старухи затрепетали.
– Бабушке Нине – восемьдесят шесть, – пояснила Пименова, – она глухая, так что не надрывайся. Я подробно расписала рацион, найдешь указания на кухне. Подгузники в ящике. Надеюсь, ты не брезглива?
– Никаких проблем, – заверила Люба, и это была сущая правда.
Пименова жестом поманила ее через скрипучие паркетины, к двери напротив.
– Ключ номер два.
Вторая спальня была копией предыдущей, и вторая старушка, полненькая и крошечная, лежала в той же позе, что бабушка Нина.
– Катюша, – заулыбалась она при виде визитеров, – а я пописяла.
– Умничка, – похвалила Пименова.
Люба ощутила стыд: поначалу она приняла нанимательницу за высокомерную бездушную стерву.
– Позвольте. – Девушка опередила Пименову. – Я помогу. Меня Любой зовут.
– А я – Мария Павловна.
Кожа на ногах старухи была слегка воспалена, бедро опоясывали красные точки сыпи.
– Смажем кремом, – сказала хозяйка.
Под чутким присмотром Люба поменяла Марии Павловне подгузник. Грязный бросила в пакет и заново укутала подопечную, поправив одеяло. Старушка оказалась совсем легкой, а у Любы были крепкие руки.
– Спасибо, Катюш, – блаженно засияла Мария Павловна.
– Для нее все – Катюши, – сказала Пименова. И кивнула на окно: – Форточка должна быть открытой. Постоянно. Им необходим свежий воздух.
Запирая замок, хозяйка перехватила взор Любы.
– Поверь, – произнесла она, – это для их же пользы. Зимой я нашла бабушку Машу в подъезде.
– А она кто?
– Сестра Нины, моя двоюродная бабушка. К слову, телевизор ей запрещен. Это если будет клянчить. Она нервничает, когда смотрит передачи.
Пименова и Люба переместились к синим дверям в тупике.
– И, наконец, муж бабушки Маши, дед Ваня. С ним поосторожнее. Угрозы – пустое, он до порога не доковыляет. Но плюется как верблюд.
Костлявый старик в майке и трусах сидел на кровати. Белые носки доставали до середины тощих голеней. Шишковатый череп обрамлял редкий пушок. Щеки и подбородок обросли щетиной. Дед Ваня близоруко сощурился на гостий. И неожиданно выругался.
– И тебе не хворать, – хмыкнула Пименова. А напрягшейся Любе шепнула: – Он только с виду злой. Сорок лет в школе проработал. Учитель литературы, между прочим. Шекспира наизусть цитировал.
Старик наградил гостий отнюдь не литературной и не шекспировской конструкцией. У Любы екнуло сердце.
