Колдовство | страница 119
Я шагнул в купе и закрыл дверь на защелку.
Руки-змеи, лица-маски – это цветочки.
В дверь застучали.
Или не цветочки? Вблизи монгольских лесов и гор савдаки становятся сильнее? Вдалеке от хозяина они были лишь злобными зверьками, способными покусать, но не убить. А почтальона, шуудан хургэгч, прежде чем сменить направление, я увел далеко. Во всяком случае, надеялся на это.
Удары не прекращались.
Сжимая в руке ритуальный нож, за который я выложил месячную зарплату маляра, но не был уверен в нем ни на миллиметр заостренной верблюжьей кости, я приоткрыл дверь.
– Скоро приезжаем, – сказал проводник и сунул в щель билет.
Я опустился на койку.
К черту обещания. Я только и делал, что бежал. И старался бежать в верном направлении. Я рос и умнел на бегу, учил монгольский, читал книги, собирал слухи и легенды.
Не храбрец, не охотник. В этом не было необходимости: охотились за мной.
Почему?
Мой скудный опыт знакомства с проклятиями научил одному: проклятия – это радиация. Вернуть, передарить или отвернуться – не получится. Что делать? Работать с источником.
Вагон проталкивался сквозь ночь. Мчал по стране, где поездам мешали стада диких коз, где пустыню Гоби топтали копыта верблюдов, где по-прежнему чтили маршала Жукова, где когда-то работал мой отец, человек, которого я не знал.
За время перманентного бегства я кое-что выяснил. В отличие от духов-помощников почтальон довольно медлительный. Целеустремленный, но медлительный. Можно уйти в отрыв и оставить задел.
Я должен попытаться его остановить.
Потому что поступил неправильно.
Потому что почти два года не видел маму.
Потому что боюсь услышать в трубке голос сводной сестры.
Потому что должен…
Попытаться. Погасить штемпелем «Монгол Шуудан» марки, которые восемь месяцев назад нашел в почтовом ящике халупы, что снимал в убогой болгарской деревушке. Разыскать аймак, в котором жила мама Насти, любовница отца. Отправить почтальона – шамана, в руки которого некогда попали бракованные марки, – в зазеркалье, нижний мир, или найти того, кто сможет в этом помочь.
Есть разговор к одному из лам.
«Где бог, там и черт». Меня устроит обратное.
Где черт, там и бог.
Дмитрий Костюкевич
Ворожеи не оставляй в живых
Михаил остановился у обелиска с православным крестом на вершине. Синяя краска облупилась, обнажив ржавое железо. Памятник прятался среди берез, росших вдоль трассы. В грязной пол-литровой банке у подножия застыли искусственные выцветшие ирисы. Внимание привлекла фотография на памятнике. Мужчина, погибший на дороге, был запечатлен спиной. Вместо хмурого лица – плешивый затылок и ссутуленные плечи.