– Мы здесь жили, давно, в этом подъезде… а вчера я нашел… вот! – Я выудил конверт и даже умудрился пошутить: – Владислава Дмитриевича Тавина хочу.
Настя убрала с лица смоляной локон.
– Это мой отчим. Что у тебя к нему? Или решил подкатить?
Она заметила мой воровато-изучающий взгляд, направленный за ее спину, и, кажется, смутилась. Прихожая выглядела бедно, по-совковому.
– Я думаю, мой отец знал твоего отчима.
– Что в конверте?
– Марки, – обрадовался смене темы я.
– Ну да… могла бы и догадаться.
На ней был халат из толстой ткани с каким-то национальным орнаментом. В группе сошлись на том, что новенькая, восстановленная на третьем курсе Настя – казашка. Спросить лично побаивались.
Точеная фигура – и под бесформенным халатом, как сейчас, и под обтягивающим платьем. Высокие скулы, раскосые глаза со странной грустинкой, маленький носик, полуовал темных бровей – ну, вы поняли. И – чтобы закрыть эту тему – большой, кхм-кхм, бюст.
– Отчима сейчас нет, – сказала она. – Зайдешь на чай?
Ладно, вру. Никакого «зайдешь на чай». А жаль.
– Ясно. Тогда потом…
Настя оглянулась в коридор, наверное, на часы.
– Подожди, я с тобой пройдусь, покажу. Как раз по пути.
Она хлопнула дверью, но та не закрылась, демонстрируя кусочек прихожей. Большое овальное зеркало, самодельная подставка для обуви… Я отошел к подъездному электрощиту, чтобы не подсматривать.
По шипящему радио пел Николай Носков: «А на меньшее я не согласен…»
Настя оделась подозрительно быстро – словно прятала джинсы и голубую кофточку под халатом – и, похоже, не красилась.
– Пошли, почтальон.
В лифте я пялился на свои ненужные руки и ее утонченно-наглые лодыжки.
– Так что у тебя к Пирату? – спросила она на улице.
– Пирату?
– Увидишь – поймешь.
Я сбивчиво объяснил: книжный шкаф, альбомы, марки, запечатанный конверт, отец…
– А у меня мама умерла, я крохой была, – сказала она, глядя через дорогу на витрины. – Ты же тоже девяностого года?
– Девяносто первого.
Настя кивнула.
– Точно. Я ведь восстановилась. – И замолчала.
Я искоса поглядывал на ее гибкие руки, шею и затылок и, чего уж там, гордился, что иду рядом. Вот бы кто из пацанов нас увидел. Тогда раздуют в группе, а я буду вяло отрицать: «Просто гуляли», а они не поверят. Тут я вспомнил про темно-болотный внедорожник, и энтузиазм пропал.
Облицованные плиткой фасады уродовали блямбы штукатурки. Дворами мы вышли к детскому садику, срезали напрямик по разрисованной классиками дорожке и направились вдоль сквера. Пахло скошенной травой и ее духами; мне нравились оба аромата.
