– И снова ты переходишь на абстрактные частности. Потому что меня уличить не можешь.
– Ещё как могу. Что тебе этот ребёнок? Только доказательство нашей с ней черноты, не более. Чтобы самому возвыситься. А ещё меня упрекаешь в непомерном самомнении.
– Об этом можно спорить бесконечно.
– Уходишь от темы.
– Ты слишком много читала, а общаться с живыми людьми тебе в голову не приходило.
– Живые люди намного более пресные и поверхностные, чем оглавление человечества, оставившее нам свой гений.
Арсений отвратительно расхохотался, перемежаясь своей немногословной пластикой.
– Какая же ты низкая себялюбивая баба! Мне надо было это понять сразу, а не пускать тебя в свою жизнь, где ты всё разрушила. А сперва-то ты смотрела на меня своими чистыми глазками. Змея!
Мирослава удовлетворённо улыбнулась.
– Вот почему она тебя бросила. Чужую жизнь разрушить невозможно, если в ней нет изначальной гнили. Ты просто оправдываешь собственную безынициативность.
Арсений напряг шею.
– Знаешь, ты просто типичный мужлан, который кричит о своей возвышенной цели и не удосуживается вымыть за собой тарелку. Вами наполнена планета благодаря попустительству общества, благодаря бездоказательной идее, что вы избраны, помазаны богом или лучше эволюционировали. Идее, которая соплями тянется с возникновения земледелия и никак не сдохнет.
Мира беззастенчиво смотрела Арсению в глаза. Когда-то он восхитил её своей мужественностью, не напоказ, а той, казавшейся истинной, которая так и кричала, что он другой, чем Мира, что всё его тело сложено иначе, без этих белых расплюснутых ладоней и бархатной кожи на груди. Возможно, ей не стоило верить в идею безупречности их союза. Как больно, что создаваемое в воображении всякий раз оборачивается той тёмной комнатой, где Варя корчилась в судорогах боли, пока её муж разглагольствовал об отвлечённых материях!
Понимал ли Арсений, почему именно Мирослава так привязалась к нему? Он был свято убеждён, что покорил её собственной выдержкой и интеллектом… скорбно произносил слова, что Мире не на что надеяться. Мирослава недобро усмехнулась при флэшбеке об этом. Он всегда стоял перед ней. Всегда Варе был дороже не в силу объективных причин, а просто потому, что родился мужчиной. Даже здесь, в деле сердечном, он обошёл её. Мира научилась мириться с тем, что мужчинам везде легче, что они не выталкивают из себя младенцев, разрушая свою самость, но не могла понять, почему даже в запертом женском мире, в мире, который, кажется, с молоком матери должен впитывать скрытую агрессию против мужчин и при удобном случае поступаться их доминированием, продолжается та же песня. Что он давал Варе такого, что не могла повторить Мира? Наоборот, только Мира понимала её скрытую боль, идущую с самого детства. То, что мужчины пропускали, как проходное, не затрагивающее. Арсений был лишь лестницей к Варваре, недостающим стёклышком в цветной мозаике её очертаний.
