Дело было не в статусе, не в физиологии, а в неутолимом чувстве собственничества и невозможности помыслить, что он может расточать себя кому-то другому, пока она не у дел. Может, Мира слишком мало знала мужчин и даже в близких предпочитала видеть не их самих с их пороками, а отражение себя и созданного в отрочестве психотипа. Несмотря на всё свободоволие, Мира так и не смогла изгнать из глубин подсознания тошнотворный образ мужчины – избавителя и защитника. Будучи воспитанной умными женщинами, она понимала опасность играть с хозяевами планеты и поэтому предпочитала абстрагироваться от них.
А потом возник тот вечер, когда она вернулась домой ночью… И всё это закончилось в той мелкой речушке. Что привело её прямиком в пушистые кудряшки Вари и очередную ослеплённость чужой душой.
Они смеялись, сидя на полу по-турецки и потягивая мятный чай из невесомо-фарфоровых чашек. Закат хлестал в лишённые удушающего влияния штор окна, расплавляя их золотой пылью от бежевых, почти атласных облаков. И всё было покрыто каким-то шёлковым туманом эфемерного полустёртого романа, преломлено ровно до того, чтобы стать чуть размытым. Слова Миры опережали её мысли, она в нетерпении передавала Варе драгоценности, которые впитал её мозг, – то, что перечитала, передумала, пережила, как будто опасаясь, что, не найдя выхода, сокровища сознания пожухнут и иссякнут.
– Сколько смысла в жизни, которая, закономерно оборвавшись, оставила в истории крупицу себя, проросла в явлениях прочих, став катализатором чьего-то следующего прозрения. Ничто не проходит бесследно… А люди оказываются сцеплены больше, чем привыкли считать, возвышая каждый себя. Невидимая энергетическая нить, пронзающая всё живое на планете…
Опутывало здесь то самое, домоводческое, о чём Мира давно мечтала, но что никогда не сбывалось, рассыпаясь о несовершенство мироздания и наболевшие отвлечённости. Из открытых створок шкафов и кладовок виднелись деревянные вешалки и коробки с обувью. Старой, невесть откуда взявшейся из тех времён, которые дошли до Миры лишь посредством туманных фраз матери, фраз без начала и конца. Мира с детства впитывала завораживающий мир вещей старше неё, может, поэтому прошлое для неё обладало куда большей поэтикой и значимостью, чем оголтелое будущее. Вот отчего любила она подёрнутые закулисной пылью спектакли легендарных питерских театров, словно приотворяющих дверь в прошлое семей и династий, в её неуловимое уже детство, произросшее недалеко от этих времён.
