А ещё на окраине городка – одиннадцатиметровая фигура босоногого мужика в простой крестьянской рубахе, опирающегося на глубоко воткнутый в землю меч. У подножия чугунная плита, на ней 1160 фамилий – те, кто погиб в годы последней войны. Автор назвал скульптуру «Асiлак», по-русски «Богатырь», но местные жители, не склонные к пафосу, называют памятник просто «бо’сый»…
Недалеко от «бо’сого» стоит голубой деревянный домик с пристроенной верандой из цементных блоков. Окна украшают цветущая герань да накрахмаленные белые занавески с прошвой.
На фиолетовом небе неспешно проявляется молодая луна, на улицах зажигаются огни редких фонарей, загорается свет в окнах домов. Пожилая женщина, хозяйка голубого домика, открывает дверь, впуская требовательно мяукающего кота:
– Нагулялся, Серый? Старик уже, а всё туда же, бегаешь хоть посмотреть на молодок…
Продолжая ворчать, накладывает коту полную миску овсянки, сдобренной колбасными шкурками. На тёмном, обветренном от постоянной работы на огороде, лице улыбка разгоняет морщины. Вспомнилось вдруг, как пятилетняя внучка неизвестно откуда притащила дрожащего дымчатого котенка и молча стояла у калитки, пока не услышала: «Ладно, заходите оба». Неразлучные, они и ели вместе. Кот заглядывал в Дашину тарелку, Дашка вытаскивала из миски Серого куски булки, с удовольствием запихивая себе в рот. Невестка была в ужасе, сын смеялся: «В нашу породу дочка!»
Дашутка-то уже совсем взрослая, в Варшавском университете учится. Приехала на каникулы, не забывает… Уже, небось, десятый сон видит, сморилась, а вещи, как в детстве, по всей хате разбросаны. Надежда Алексеевна убирает со стола книгу, которую весь день таскала за собой Даша – автор Адам Гжелевский, «Dziesięć palących lat w oblężeniu NKWD». Переводит – «Десять пылающих лет в осаде НКВД», с грустью переворачивает несколько страниц, вздыхает: «Не только у каждого своя правда, но и история – у каждого выстроенная на свой лад. Когда копятся личные обиды и забываются собственные злодеяния». Снимает с этажерки выцветшую фотографию в рамочке, долго всматривается в лица. Мама Лида – совсем молодая смеющаяся девчонка и капитан в форме НКВД. Отец, которого она никогда не знала. Надежде Алексеевне кажется: нет в резких чертах лица капитана жестокости, только бесконечная усталость. Однажды, уже взрослая, задала маме вопрос:
– Почему ты так и не вышла больше замуж?
Мама помолчала, потом, улыбнулась:
– Просто мне больше никто не был нужен. Мне и сегодня иногда кажется, что он еще постучит ночью в нашу хату…
